Диалоги снаружи и внутри

Троллейбусы, в сумерках, – с глазами большими
И круглыми, в радостном предвкушении чуда,
С детской обидой пухлых губ, – не спешили,—
Переходили сумерки вброд, словно реку, откуда
Выбирались на берег проспекта. А площадь,
Залитая мелкой водой неона с брызгами звука,
Плывущего над, отражала, делая площе
Их босые кругло-резиновые подошвы. Мука
Разъединенности, облачными руками
Обнимала их души, парящие в синем воздухе.

Журавлиными перекликаясь гудками,
Троллейбусы рассуждали о долгожданном отдыхе,
Которого не предвиделось…

Каждая Сестра

Каждую ночь, тяжко висящую грозным проклятием,
Словно мечом дамокловым, готовым сорваться и пасть
На шею вечера, защищенную лишь распятием,
Только крестиком алюминиевым, – разевает пасть,
Полную яростно-плотоядных зубов, тьма сырая.
Каплями едкой слюны ядовито течет сквозь сердце
Бледной луны, котами вопящее в трюме сарая —
Бодро идущей ко дну каравеллы с грузом, но в дверце —
Щели – шлагбаумом – режут полосы света и тени,
Ловко шинкуют шкурки, ушки, лапы, бока – ломтями.
В гаснущих сумерках тигры выходят катать пельмени
Из запоздалых прохожих… На удочку и сетями
Ловится рыба. Птички – силками. Капканами – звери.
Бабочки и мотыльки – на свет лампы, свечи и костра…

Лишь человеку дано открывать эти тайные двери,
Ночи дерзко бросая в лицо – Ну входи же… Сестра…

«Мир умирал, как огромный раненый Зверь…»