Диалоги у картин

корней покинуть противленье

и в неге заводей лесных

у чистоты и вдохновенья

искать поэзии предел…

Но, берег быстро оскудел

и, осыпаясь всем ручьям,

оврагов бездны ширил нам.

А кроны, некогда, дерев,

вплетались в косы водных дев

уже без солнечных лучей,

ветров за ласкою дождей,

и назидательной мечты

вернуться прежней высоты.

013 Луч

В тени — умеренность похвальна,

уже затем, что тьма и свет

нам достаются изначально

за поворотами планет,

и жаждем утра мы, как ночи,

без обозначенной межи…

Садов и леса тихих вотчин

всегда подножия свежи,

но, храмом дальнего Луксора,

лишь раз лучу даётся путь

через века случайным взором

по чьей-то нежности скользнуть…

014 Три дуба

Где толпы «Смилуйся!» кричали

и, «Хлебы слабым преломи!»

три дуба свод небес держали,

как Моисеевы скрижали

до обретения людьми…

Тот вопль убогий нескончаем

на всепланетном шапито.

Дубы стоят, а мы — мельчаем,

и, право слово, есть за что.

015 Пятна света

Есть Канты в мире размышлений

и есть Художники в веках

для многотрудных озарений

на одиноких берегах,

и только мы, как песнь Завета,

их повторять обречены,

что мир вокруг — лишь пятна света

на грани слов и тишины…

016 Дубрава

Здесь, призрак — всё,

и всё — свеченье,

здесь нимфой кружит ворожба

молитвы беглого раба

от городского заточенья.

Пусть росы канули в пылѝ,

звучат восторженные горны

и крон недвижимость покорна

вращенью космоса земли,

где паутинкой бытия

молю спасения и я –

пловец меж истин берегами,

склоняюсь кронам и корням,

пока кистей искусство нам

ещё позволено богами.

017 Костёл

В финале редкого маршрута

недальний звон колоколов

доносят призраки ветров,

как обещание приюта –

на старом дереве скамьи

отринуть маски и забрала

перед сокровищем хорала –

еретика епитимьѝ.

Пускай и там, лишь шаг к Иуде,

и паперть алчущей толпы,

необъяснимо ищут люди

своей, но храмовой тропы.

018 Рабица

Кому немереною далью

пространства скучные окрест,

а, здесь, и рабица — вуалью

букету тихому невест.

Где солнца, в летние погоды,

равно живительны лучи

любому замыслу природы,

мы — утомлённые врачи

калорий тусклых вычислений…

и, может, только акварель

нам сохранить для вдохновений

гармоний чистую модель.

019 «Зверева»

— Ну, вот, дошло и до поэтов,

что мы ни в чём не равны им

и много больше любим лето,

но мудро этому молчим.

Прикосновение одно

нам сотен ваших слов дороже!

Там, где вы лезете из кожи

то ипподром, то казино!

То рвётесь в Бонды и модели,

то вкусно давитесь поесть,

чтобы потом упасть в отели

и умереть часов на шесть!

А мы, галантны каждым жестом

в причёсках, взглядах и хвостах,

от нас уже в музеях тесно

и нас ваяют на мостах!

Да, что мосты — в рекламном блоке!

На всех экранах ваших — муть,

но, вот… вчера,

буквально… в шоке:

Я, может, «Зверева…» чуть-чуть?

020 Серебро

Зимы чистейшие сезоны,

мне лентой старого кино…

Смотреть мечтательно в окно

или, сует покинув домы,

в дремучих валенках, тулупе,

сугроба проломив скамью,

пересидеть хоть чёрта в ступе

и, теша волюшку свою,

гадать изменчивость погоды

и розы снежные ветров,

и жалось испытать народам

несчастных южных берегов,

которым пусто солнцем жить,

где на судьбу одно и тоже –

загары вечные на коже

и даже «бабы» не слепить!

Как славно с этаких потех,

от наших хладов и румянцев,

к печи натопленной прорваться

«Иже еси на небесех!!!»

без, даже щучьего веленья,

опять предаться размышленью,

как акварельное перо

нам окон пишет серебро.

021 Крепостное

Ограды ль, стены крепостей

так близки шуму городскому,

что я завидую такому

соединению страстей

за неразрывностью любви

веков и юношей народа,

когда оценена свобода

живою мерою кровѝ.

Здесь кроны, небо заслоня,

одновременною заботой

одолевают нас дремотой

и восторгают чудом дня,

где кисти тонкое шитьё

блаженство балует моё.

022 Прощальное

Так просто: стульчик у окна

и место старенькой треноге…

Уходит в новые чертоги

его последняя весна…

Ещё так явственно в экранах

вчерашней кисти остриё,

ещё врачует наши раны

её зелёное шитьё,

но, мир, разверзнутый меж нами,

не в силах разорвать союз,

обожествляемый свечами

тепла его нешумных муз.

023 Примирение

Есть на каждом полотне

паузы целебность…

Для рождённых в феврале

солнце — не потребность,

вот и пишутся ему

то дожди, то снеги,

и туманы на пруду,

и озёр ковчеги.

За распутицей дорог –

малахитов кроны,

то ли вечера порог,

то ли утра склоны,

на которых так легко

замереть в покое,

признавая кисть его,

как своё, родное,

неотъемлемое в нас

для души спасенья –

примиряющий рассказ

на одно мгновенье.

024 Архангельское

Мы обожаем краски лета

и кисти свежей баловство!

В том, что забор — источник света

не винен замысел его…

Мне, пары бюстов обветшалых –

несчастной роскоши приют,

когда не люди там живут

и, даже мифов ареалы

бегут безжизненные залы

и, лишь уныние влекут…

Там, ничего-то, от России,

чужой искусственнейший путь

в разочарованность усилий

престолам Запады тянуть…

Вот, потому, и двести лет

влачим на тронах вожделенья,

но… краскам требуем свеченья,

поскольку жизни нужен свет.

025 Блюз

Его миров близки черты

в печальных блюзах настроений,

где акварели, как зонты,

спасают мир от наводнений,

что нам пророчит божество