Диана де Пуатье

Франциск, который несмотря на все американские сокровища последнего, был богаче своего соперника, сделав неимоверное усилие, привел в боевую готовность пять армейских подразделений. Серьезная проблема возникла при назначении командующих ими. Деление на две партии являлось к тому времени настолько существенным фактором, что король был вынужден произвести тщательный расчет, чтобы уравновесить количество участников обеих партий и избежать вреда, который могла принести их вражда. Дофина поставили во главе армии, которая должна была атаковать Руссильон, а его заместителем стал маршал д'Аннебо; герцог де Гиз получил предписание участвовать в операции по захвату Люксембурга, возглавляемой Карлом Орлеанским. В первый раз за довольно долгий промежуток времени полководцем стал один из Бурбонов: Франциск, граф д'Энгиен, младший брат герцога Вандомского⁸⁷ являлся другом герцога Орлеанского и госпожи д'Этамп, это было еще одним очком в пользу ее окружения. Король обосновался в Монпелье.

Были завоеваны Ломбардия, Нидерланды, Наварра, Франш-Конте, турки высадились в Италии и осадили Вену, Саксонский курфюрст присоединился к герцогу Клевскому. Карл Пятый оказался на краю пропасти.

Его спасла его энергия, а также раздор в стане французов. Герцог Орлеанский удачно начал кампанию, взял Ивуа, Люксембург, Монмеди. Тут он мог бы прийти на помощь авантюристам герцога Клевского, которые опустошали Фландрию. Но полученные новости вскружили ему голову: император собирался спасать Перпиньян, осаждаемый дофином, близилось сражение, в котором можно было взять реванш за Павию.

Молодой безумец заартачился, так как не мог допустить, чтобы вся слава в такой день досталась его брату. Оставив командование своей армией Гизу, он напрямик поскакал в Монпелье, где взбешенный король устроил ему чрезвычайно плохой прием и приказал немедленно возвращаться. Слишком поздно! Имперцы воспользовались этим замешательством и отыграли потерянные позиции.

Перпиньян, который французы считали беззащитным, ответил им градом артиллерии. Через сорок дней бесполезной осады дофин скомандовал отступление.

Так, к стыду обоих братьев, закончилась кампания. Чтобы защитить честь Генриха, Диана и ее приспешники распустили слухи о предательстве госпожи д'Этамп. Они утверждали, что фаворитка подсказала императору усилить защиту Перпиньяна и заставила Аннебо сделать все, чтобы поражения нельзя было избежать. Эти обвинения отражены в трудах множества историков. Но нет ни одного существенного доказательства, которое могло бы заставить поверить в их истинность.

Это отнюдь не позволяет отрицать тот факт, что нестабильность, вызванная противоборством внутри французского лагеря, позволила Карлу Пятому вновь переманить на свою сторону большинство немецких принцев и обессилить герцога Клевского, который, потерпев поражение, был вынужден отказаться от какого бы то ни было союза с Христианнейшим королем. Маргарита тут же воспользовалась случаем и заставила признать брак своей дочери недействительным.

Высадка Барбароссы в Ницце, которую он захватил и разорил, не могла компенсировать эту неудачу. К тому же произошло нечто еще более ужасное: Генрих VIII после семнадцати лет соблюдения всех требований соглашения в Муре, труда Луизы Савойской, разорвал его и вновь обратился к католической вере и к памяти своей жены, Екатерины Арагонской, которую он, по слухам, отравил. Был подписан договор между ним и императором. Франция, которая в прошлом году повсюду атаковала, теперь должна была выстоять перед двойным натиском.

* * *

Тем временем насыщенная интригами жизнь при дворе шла своим чередом. Диана была обеспокоена. Будучи скорее главой партии и матерью, чем любовницей, она живо переживала за бесплодие супруги дофина. Прошло девять лет с той свадебной ночи, так порадовавшей Климента VII, а Медичи так никого и не родила. Нужно ли было, наконец, решиться на расторжение этого брака? А может, нужно было предоставить герцогу Орлеанскому заботу об увековечении династии Валуа? И то и другое приводило в ужас как любовницу, так и супругу.

Если бы любовь могла преодолеть несчастья, выпавшие на долю Екатерины, она бы сделала это с необычайной легкостью. Несмотря на неверность своего мужа и презрение, которое он к ней испытывал, она, будучи в сто крат умнее его, но настолько же менее привлекательной и менее знатной, продолжала страстно, как турецкая рабыня, любить его. Увы! Ни ее пылкости, ни лекарств, которыми пичкали ее королевские врачи, Луи де Бурж, потом Жан Фернель, было недостаточно. Доведенная практически до отчаяния, флорентийка обращалась к астрологам, к алхимикам, к колдунам. Набожно соблюдая все религиозные обряды, она в то же время читала по звездам, гадала на картах таро, носила талисманы, пила магические напитки, избегала ездить верхом на муле, который, по свидетельствам Альберта Великого, Фотия, Табариензия, Исидора, являлся бесплодным животным.

Коннетабль сочувствовал ей, высылал из Шантильи множество рецептов, за которые она его горячо благодарила и называла «своим кумом».