Диана де Пуатье

Атакуемый имел право выбрать оружие. Ко всеобщему удивлению, господин де Буази сделал заявку на орудия, которые вышли из употребления еще в XV веке, тяжелые, сковывающие движения, вышедшие из моды оружие и доспехи. Зачем хрупкому Жарнаку потребовалось настолько усложнять свое положение? Брантом высказывает на этот счет мнение, что эта тяжесть должна была еще в большей степени помешать его противнику, который в одном из прежних сражений получил ранение в руку.

Герцог д'Омаль воспротивился желанию господина де Буази. Он был одним из «полевых судей», которые занимались разрешением сложных вопросов. Члены трибунала, возглавляемого коннетаблем, совещались целый день, обсуждая кинжалы, шпаги, кольчугу и, в особенности, латные рукавицы, эти латные рукавицы времен Карла Смелого, которые должны были доставить Ла Шатеньере особые неудобства. По этому пункту, как и по большинству других, требования Жарнака были удовлетворены.

Было уже шесть часов вечера, когда до слуха раздраженной, истомленной долгим ожиданием толпы донесся вещий крик герольда: «Пропустите их, этих славных бойцов!»

Дуэль закончилась очень быстро. Пройдя несколько шагов, Жарнак, решивший, будь что будет, и даже не пытавшийся защищаться, нанес Ла Шатеньере знаменитый «удар», которому его научил Кез. Удар пришелся в ногу противника.

Колосс закачался, замешкался, получил второй удар и рухнул с рассеченным коленом.

Даже Давид и поверженный им Голиаф не вызвали у присутствующих такого изумления и возбуждения.

— Верни мне мою честь! — выкрикнул Жарнак, — и проси пощады у Бога и у короля!

Ла Шатеньере не отвечал, и тогда победитель преклонил колени перед Его Величеством:

— Сир, я умоляю Вас считать меня благородным человеком!.. Я передаю в Ваши руки Ла Шатеньере. Берите его.

Ошеломленный Генрих был не в состоянии так быстро отреагировать на произошедшее. Парализованный яростью и унижением, он не мог вымолвить ни слова.

Жарнак вернулся к раненому и потребовал, чтобы он отрекся от своих слов. Вместо ответа Ла Шатеньере, приподнявшись на одно колено, попытался нанести противнику удар, но вновь упал. Жарнак, не осмеливаясь добить его и находясь в замешательстве, снова упал на колени перед своим мертвенно бледным, безмолвным повелителем со словами:

— Сир, Сир, я прошу Вас, позвольте мне передать его Вашей милости, ведь он рос в Вашем доме… Сир, сочтите меня благородным человеком!…

Молчание короля не позволяло дать удовлетворение победителю и могло к тому же привести к смерти побежденного. И все же он упорствовал. Амадис не мог смириться с тем, что он должен признаться перед Дамой в своем постыдном поражении.

Обезумевший, растерянный Жарнак вновь подошел к Ла Шатеньере:

— Признайся перед Создателем, и останемся друзьями!

Затем он в третий раз обратился к королю, умоляя его:

— Сир, по крайней мере, во имя Господа нашего, заберите его!

Монморанси, осмотрев раненого, вмешался:

— Посмотрите, Сир, его нужно избавить от этого.

Все то же безмолвие, толпа начинала волноваться. Тут Жарнак осмелился повернуться к главному персонажу этой трагедии:

— Ах! Мадам, — крикнул он Диане, — Вы меня об этом предупреждали!

Король испугался, или, может быть, его любовница взглядом приказала ему покончить с этим. Его губы, наконец, приоткрылись:

— Вы передаете его моей милости?

— Да, Сир! Благородный ли я человек?

По правилам, Генрих должен был положить конец этой зловещей сцене, провозгласив:

— Вы благородный человек!

Но он не осмелился сделать этого.

— Вы выполнили свой долг, — произнес он, — и Ваша честь должна быть Вам возвращена!

Возгласы собравшихся перекрыли его слова. Монморанси, втайне радуясь, напомнил о традиции: победитель должен был обойти ристалище кругом почета. Но Жарнак отказался от этого слишком опасного чествования.

Весь дрожа, он взошел на помост. Король, взявший себя в руки, обнял его:

— Вы сражались, как Цезарь, и говорили, как Аристотель!

Генрих даже не взглянул на своего друга, на своего незадачливого защитника, когда его, бесчувственного, уносили.

Народ стал выражать свою радость самым диким образом; присутствовавшие при этом поединке ворвались в палатку Ла Шатеньере и, обнаружив, что там все готово для пиршества, стали громить, грабить, уносить посуду. Короля предупредили, и он воспользовался этим случаем, чтобы выплеснуть свою ярость. Он приказал гвардейцам восстановить порядок, используя любые средства, и все завершилось жестоким побоищем, оставившим на площадке множество жертв, которые не были предусмотрены для удовлетворения каприза Мадам.

Несчастный Ла Шатеньере не получил в качестве поддержки от короля даже самой маленькой весточки. Безутешный, он сорвал свои повязки, дав своей жизни утечь вместе с кровью ран.

«Удар Жарнака» не дал Диане восторжествовать победу и оставил на ее совести жизнь ни в чем не повинного грубого существа.

Любовь

Король провел несколько дней в доме Жана-Батиста Гонди, расположенном в предместье Сен-Жермен-де-Пре. Затем он отправился в Реймс, где пышный обряд коронации заставил его забыть о пережитом унижении.