ДИАНЕТИКА 55! Руководство по эффективному общению

Мы видели, как за период с 1790 года исчез весь род философов. Мы видели, как философия, некогда бывшая популярной темой для обсуждений, стала каким-то маловажным предметом. Философы сами вывели себя из общения с людьми, настаивая на использовании слов, имеющих специальные определения, — слов, которые обычные люди не могли легко усвоить. Выражения, бывшие в ходу у философов, не могли воспроизводиться теми, кто имел относительно ограниченный словарный запас. Возьмём, к примеру, слово «телекинетический» [6]на котором язык сломаешь. Хотя оно, вероятно, означает что-то очень интересное и крайне важное, но если вы как следует покопаетесь в своей памяти, то обнаружите, что ни один таксист ни разу его не использовал — ни когда вы с ним расплачивались, ни даже в моменты наиболее оживлённого разговора во время поездки. Вероятно, основная проблема с философией заключалась в том, что её грамматика, следуя поданному Иммануилом Кантом примеру, уподобилась немецкой. Вспомните один замечательный рассказ Саки [7], в котором человек, пытаясь научить слона немецким неправильным глаголам, был затоптан до смерти. Философия, сделав себя недоступной для воспроизведения своими читателями, сбросила с себя часть своей ответственности за цикл общения. Ответственностью каждого, кто собирается общаться, является использование в разговоре понятной лексики. Таким образом, за период примерно в полтораста лет философия даже не начала правильного цикла общения, и потому она мертва.

Теперь давайте рассмотрим человека, который приобрёл очень большой жизненный «опыт». У этого человека есть конкретный трак времени. Его трак времени — это его трак времени, а не чей-то ещё. В основе индивидуальности людей лежит тот факт, что со всеми этими людьми происходили разные вещи, которые они рассматривали с разных точек видения. Таким образом мы получаем индивидуализацию, индивидуальные мнения, индивидуальные мыслезаключения, индивидуальный опыт. Два человека, идущие по улице, становятся свидетелями несчастного случая. Каждый смотрит на этот несчастный случай со своей точки видения, и эти точки видения, по крайней мере, немного различны. Опрашивая двенадцать разных свидетелей одного и того же несчастного случая, вы, скорее всего, обнаружите двенадцать разных несчастных случаев. Совершенно не принимая во внимание тот факт, что свидетели любят рассказывать о том, что, по их мнению, они видели (а не о том, что они на самом деле видели), в действительности существовало двенадцать точек, из которых они наблюдали несчастный случай и, таким образом, двенадцать разных взглядов на происшедшее. Если бы вы собрали этих двенадцать свидетелей вместе и они начали бы общаться друг с другом, обсуждая этот несчастный случай, то они могли бы прийти к согласию в отношении того, что же произошло на самом деле. Возможно, то, до чего они бы договорились, и не являлось бы этим самым несчастным случаем, но это, несомненно, был бы несчастный случай, по поводу которого существует согласие, — который, следовательно, стал бы реальным несчастным случаем. Так действуют присяжные. Вердикт, вынесенный присяжными, может относиться, а может и не относиться к действительно совершённому преступлению, но он, несомненно, относится к преступлению, по поводу которого было достигнуто согласие.

Во время войны требуется два-три дня на достижение такого соглашения, которое было бы достаточно для уяснения обстоятельств сражения. Хотя, возможно, произошло реальное сражение и имела место реальная последовательность событий, однако фактом является то, что каждый участник смотрел на это сражение со своей конкретной точки видения (под этим термином мы понимаем строго «точку, из которой он смотрел», а не его мнение) — и никто не видел всё сражение в целом. Таким образом, должно пройти время, чтобы по поводу битвы было достаточно общения для создания у всех некоторого подобия согласия в отношении того, что же произошло. Конечно, когда за это сражение возьмутся историки и начнут создавать его различные описания на основе мемуаров, написанных генералами, которые пытались оправдать свои поражения, мы получим рассказ, очень сильно искажающий факты. И тем не менее, это будет битва, относительно которой имеется согласие (если говорить об истории). Читая историков, вы осознаёте, что на самом деле вам не суждено узнать, что же произошло при Ватерлоо [8]Беннингтоне [9]и Марафоне [10]. Поскольку мы можем считать выстрел одного солдата в другого общением, мы видим, что изучаем сообщения относительно общения. Такое учёное занятие — это очень здорово, но оно не очень- то далеко продвинет нас к разрешению человеческих проблем.