Этот день оказался замечательным для Дианетики. После двадцатикратного прохождения через рождение пациент почувствовал полное облегчение от всех соматик, «бессознательности» и аберраций. Он страдал астмой. Складывалось впечатление, что астму вызвал энтузиазм врача который дернул новорожденного в тот момент, когда он боролся за свой первый вдох. У пациента был конъюнктивит, вызванный глазными каплями, и гайморит, возникший от тампонов, которые засунула ему в нос миловидная сестричка.
Можно было праздновать — больной казался новым человеком. Исчез основной психоз: он считал, что им понукали. Субъективная реальность этого инцидента для пре-клира была весьма интенсивной. Объективная же реальность не имела значения, но в пределах досягаемости находилась его мать, и объективную реальность можно было проверить, возвратив мать во время терапии к его рождению. Мать и сын не обсуждали этот вопрос подробно. Но ее рассказ совпал с его рассказом слово в слово, деталь в деталь, имя в имя. Такая идентичность вне Дианетики математически невозможна, даже если предположить предварительную договоренность. Мать была «без сознания» в момент его рождения и всегда думала, что все происходило совсем по-другому. Данные, полученные от нее в состоянии возвращения, опровергли ее прошлые
рассказы о родах, как чистую сказку.
Чтобы убедиться, что это не случайность (плох тот исследователь, который основывает свои заключения на одном факте), мы возвратили к моменту рождения двух маниакально-депрессивных больных, и они успешно прошли через это испытание.
Но одну из этих инграмм рождения не удалось поднять!Тогда призвали на помощь аксиому. Если бы можно было найти самую раннюю инграмму, тогда другие тоже по очереди поднялись бы. На это и надеялись. Того пациента, чья инграмма рождения не поднималась, возвратили в период до рождения с целью нахождения более ранней инграммы.
Структурные теории, которые любовно пестовались веками, были уже разрушены, когда мы пробились сквозь туман «бессознательности» и боли для того, чтобы обнаружить инграмму как аберрирующую величину. Эксперименты подтвердили открытие, что вся информация во время бодрствования, во сне или «без сознания» — с момента зачатия записана где-то в уме или в теле. Небольшое противоречие с миелиновым покрытием
[89]мы не брали во внимание, так как его ошибочность была уже доказана лабораторными исследованиями, которые включали в себя достижение момента рождения человека. Теория, которая гласит, что никакой записи не может произойти в уме до тех пор, пока нервы не покроются слоем жировой ткани, никогда не подвергалась научной проверке и в своем существовании опиралась исключительно на авторитеты. «Наука», построенная только на авторитетах, — лишь дыхание на ветру правды, а совсем не истинная наука. Мысль, что младенцы не могут ничего записывать до тех пор, пока миелиновое покрытие не образуется на их нервах, содержит в себе столько же правды, сколько предположение, что зависть к мужскому половому органу является причиной лесбиянства. Ни одна из этих теорий, если их применить в жизни, не работает. Ребенок, в конце концов, построен из клеток, и сейчас существуют доказательства, полученные в результате обширных исследований, что именно клетка, а не орган, записывает инграмму.Теперь ничто не мешало искать то, что в Дианетике называется
бэйсик-бэйсик(самая первая инграмма на самой первой цепи инграмм) в пренатальном периоде. И такие инграммы были достигнуты.Затем было обнаружено, что ребенок делает множество записей неинграммного характера еще в утробе матери. Сначала существовало мнение, что зародыши записывают данные с помощью «обостренного слуха», а слух обостряется в моменты опасности и особенно «беспамятства». Но первые исследования обнаружили, что пренатальные инграммы проще всего найти, если в них содержится много боли.
Доказано, что боль записывают клетки, а не сам человек. А реактивный инграммный банк состоит исключительно из клеток.Обращение к природе, а не к авторитетам — основа развития современной науки. До тех пор, пока Гален
[90]оставался единственным авторитетом в области крови, никто, кроме «ненормальных» вроде Леонардо да Винчи, Шекспира и Вильяма Гарвея [91]даже не подумал об опытах по определению действительной роли крови! До тех пор, пока Аристотель оставался непререкаемым авторитетом, продолжались средние века. Движение вперед возможно только при условии, когда природе свободно задают вопросы, а не повторяют изречения и не думают категориями прошлых лет. Обращение к прецедентам есть попытка доказательства того, что вчерашние учителя были лучше информированы, чем сегодняшние: подобное доказательство бледнеет перед истиной, что знания состоят из опыта вчерашних дней, и мы имеем больше знаний, чем самый информированный ученый прошлого.