Дьявол

После отъезда герцога поведение мейстера Оливера стало мало кому понятным. Все свое внимание он направил на то, чтобы удержать возбужденный город от напрасного ропота против Брюсселя. Через посредство преданных ему цехов он добился у городских старшин того, чтобы в первые дни волнения дома герцогских чиновников охранялись вооруженными людьми и чтобы вожаки бургундской партии, взятые под стражу, были отпущены на свободу без поругания их бюргерской чести и достоинства. Голоса этих людей вместе с голосами умеренных цеховых мастеров дали Неккеру сплоченное большинство против крайних, которые требовали союза с восставшим Льежом.

На следующий день после тайного по этому поводу совещания Оливер встретил Питера Хейриблока около товарных складов Коорилея. Купец, не принадлежавший ни к одной из господствовавших корпораций, боязливо избегал мейстера, памятуя их недавний разговор и находясь под впечатлением последних событий. Теперь же, увидев его неожиданно возле себя, он попытался скрыть свой страх под личиною холодной учтивости. Но Оливер, сделав нетерпеливое движение рукой, сказал ему серьезно:

— Тебе никто не желает зла, Хейриблок, напротив, в тебе нуждаются.

Питер взглянул на него с недоверием. Мейстер же, затащив его в проход под воротами, тихим голосом, в кратких словах рассказал ему о цели и результатах голосования и предложил поехать в Брюссель, чтобы информировать об этом деловые круги; само собой разумеется, это надо было сделать искусно, как говорится, между делом. Хейриблок нахмурил лоб.

— Очевидно ты считаешь меня очень глупым, Оливер, раз предполагаешь, что для меня достаточно самой аляповатой из твоих дьявольских ловушек?

Мейстер сердито покачал головой: разве ему, Питеру, не известен гентский закон, по которому член магистрата, нарушивший должностную тайну, карается смертью как изменник?

— Что же ты хочешь сказать этим, Неккер? — спросил Хейриблок.

— Боже мой, Хейриблок, я хочу этим сказать, что ты, недолжностное лицо, с этой минуты держишь меня, члена магистрата, в руках. Ну, что же ты все еще подозреваешь какие-то ловушки и не видишь, как я озабочен?

Купец молчал. Оливер поведал ему свою заботу: как бы герцог, усмиряя Льеж, не расправился одновременно и с Гентом. Его нужно умилостивить во что бы то ни стало.

— А так как ты привезешь ему добрые вести, — закончил Оливер, — то ты можешь сам, Питер, прикинуть свою выгоду в цифрах.

Он ушел. После полудня явился к нему Питер Хейриблок и заявил, что принимает поручение.

События показали, что мейстер был прав. Льежцы восстали, убили герцогских чиновников и продвинулись до С. Труидена.

Для Оливера и умеренных городских старшин наступили тяжелые дни, так как крайние через их головы призывали буйных гентцев к оружию.

Смелый тактический ход магистрата, по совету Оливера объявившего о победе герцога на двадцать четыре часа раньше времени, произвел резкую перемену. Двое подстрекателей казнены были в порядке ускоренного судопроизводства, и брюссельским властям было сообщено о приговоре как раз в тот момент, когда герцог действительно разбил льежцев у С. Труидена и Тонгрена. В то самое время, как он подошел к Льежу, в несколько дней взял его почти без боя и сурово с ним расправился, Оливер послал Питера Хейриблока вторично в Брюссель. Когда же тот вернулся обратно, мейстер поразил магистрат чудовищным предложением, а именно: так как для сохранения большей части городских вольностей одного нейтралитета теперь уже недостаточно, то потребуется проявление особой лояльности, добровольное отречение от ряда чисто формальных привилегий. При этом Оливер воскликнул повышенным, прерывающимся от волнения голосом:

— Я знаю, что говорю, господа! Я знаю также, почему я так говорю! Я немало сделал для усиления гентской партии и для возвращения городу его прав. Найдется ли среди вас кто-нибудь, кто полагает, что за последнее время мои предложения служили иному интересу, кроме интересов нашего города?

Все молчали.

— В таком случае, — продолжал Оливер, — осмелюсь предложить высокому совету, во имя благополучия нашего славного города, послать в Брюссель десять именитейших граждан с знаменами цехов, — да, да, смиренно, пешком в Брюссель, — с тем, чтобы повергнуть эти знамена к стопам герцога. Вернет он их или оставит у себя, какое нам до этого дело? Ведь в Генте шелку довольно, а молодой государь любит пышные церемонии. Внешнее проявление покорности заставит его забыть об усмирении, которое он замышляет, да, граждане, воистину замышляет!

Последние слова, произнесенные громко и убедительно, не допускали возражений. Первый старшина спросил после долгой паузы:

— Согласны ли вы, мейстер Неккер, возглавлять делегацию?

Оливер, закрыв глаза и сжав губы, раздумывал минуту, опершись руками о край стола. Потом медленно ответил:

— Я благодарю господ старшин за их лестное предложение. Я согласен войти в состав делегации, но для того, чтобы стоять во главе ее, у меня, младшего из цеховых мастеров, не хватает необходимых данных. Если вы назначите меня, это повредит нашему делу, особенно же в глазах зоркого герцога.