Дьявол и сеньерита Прим

     Исчезновение. Берта должна просто исчезнуть; ее тело нельзя отнести на кладбище или бросить в лесу; после того, как чужестранец удостоверится в том, что его желание выполнено, надо будет сжечь труп, а пепел развеять в горах. И в буквальном, и в переносном смысле именно Берта будет тем человеком, который удобрит собой здешнюю землю и снова сделает ее плодородной.

     - О чем вы так задумались? - прервала ее размышления старуха.

     - О костре, - отвечала жена мэра. - О прекрасном костре, который согреет нам и тело, и душу.

     - Как хорошо, что мы живем не в средневековье: вы ведь знаете, что кое-кто в нашем городе считает меня ведьмой?

     Лгать было нельзя, ведь старуха заподозрила бы недоброе, и обе женщины молча кивнули.

     - А живи мы с вами в ту пору, они бы захотели сжечь меня на костре - да-да, сжечь заживо, и только потому, что кто-то решил бы, будто я в чем-то виновата.

     "Что происходит? - подумала хозяйка гостиницы. - Неужели нас кто-то выдал? Неужели жена мэра, которая сейчас стоит рядом со мной, успела побывать здесь и все рассказать старухе? Неужели падре раскаялся в своем замысле и пришел сюда исповедаться перед грешницей?"

     - Благодарю, что навестили меня, но я прекрасно себя чувствую и готова идти на любые жертвы, включая эти дурацкие диеты для снижения уровня холестерина, ибо желаю жить долго.

     Берта поднялась и открыла дверь. Посетительницы стали прощаться. Собрание на площади еще не кончилось.

     - Я и вправду рада была вас повидать, а теперь вот только докончу этот ряд и лягу спать. Я, по правде говоря, верю в проклятого волка, а потому хочу вас попросить: вы обе - женщины молодые, может, побудете где-нибудь поблизости, пока не кончится ваше собрание, тогда уж я буду уверена, что волк не подойдет к моим дверям.

     Хозяйка гостиницы и жена мэра согласились, пожелали Берте доброй ночи, и та вошла в дом.

     - Она все знает! - вполголоса сказала хозяйка. - Кто-то ее предупредил! Разве ты не заметила насмешки в ее словах? Разве не поняла - она догадалась, что мы пришли ее караулить?

     Жена мэра слегка смутилась.

     - Она не может знать. Не найдется такого безумца, который решился бы... А что, если она...

     - Что?

     - Если она и в самом деле - ведьма. Помнишь, как дул ветер во время нашего разговора?

     - А окна между тем были закрыты.

     Сердца у обеих сжались - дали себя знать столетия суеверий. Если Берта - действительно ведьма, смерть ее, вместо того чтобы спасти город, погубит его окончательно.

     Так гласили легенды.

     Берта погасила свет и в щелочку ставни поглядела на двух женщин, стоявших на улице. Она не знала, что делать - плакать, смеяться или покорно принять свою судьбу. Лишь в одном не было у нее ни малейших сомнений - именно она была предназначена в жертву.

     Муж явился ей во второй половине дня и, к ее удивлению, не один, а в сопровождении бабушки сеньориты Прим. Первым чувством, которое испытала Берта, была ревность - отчего это они вместе? Но затем она увидела, какие тревожные и обеспокоенные у них глаза, а уж когда гости рассказали ей, о чем шла речь в ризнице, просто впала в отчаяние.

     Они просили ее немедля бежать.

     - Да вы шутите, наверно, - отвечала им Берта. - "Бежать". Куда мне с моими больными ногами пускаться в бега - я до церкви-то, что в ста шагах от дома, еле-еле могу доковылять. Нет уж, вы, пожалуйста, решите это дело там, наверху. Защитите меня! Даром, что ли, я всю жизнь молилась всем святым?!

     Гости объяснили, что положение более серьезное, чем представляется Берте: сошлись в противоборстве Добро и Зло, и никто не может вмешиваться. Ангелы и демоны начали одну из тех битв, которые затевались время от времени и на сколько-то лет или столетий губили или спасали целые края.

     - Меня это не касается; защищаться мне нечем; к битве я не имею отношения и не просила ее начинать.

     Да и никто не просил. Все началось с того, что два года назад некий ангел-хранитель допустил ошибку в расчетах. Произошло похищение - две женщины были уже обречены, но трехлетняя девочка должна была спастись. Она, как говорили, должна была стать утешением для своего отца, помочь ему не утратить надежду и суметь пережить страшное несчастье, которое на него свалилось.

     Человек он был хороший и, хоть и пришлось ему испытать горчайшие страдания (а за что - неизвестно, поскольку это входит в компетенцию самого Господа Бога, планы которого истолковать никому не удавалось), должен был оправиться от удара и залечить душевные раны. Предполагалось, что девочка, навсегда отмеченная этой стигмой, будет расти и, достигнув двадцати лет, собственным страданием исцелит чужую боль. Предполагалось также, что она сделает нечто такое важное и значительное, что это отразится на всей планете.