Дьявол носит «Прада»

Когда на ковре перед Мирандой аккуратными рядами разложили принесенные аксессуары, ее кабинет стал сильно напоминать турецкий базар, ассортимент которого скорее пробуждал в памяти бутики Мэдисон-авеню, чем рыночную площадь Шарм-эль-Шейха. Один торговец соблазнял ее ремнями из змеиной кожи за две тысячи долларов, другой пытался продать большую сумку от «Келли», третий расточал похвалы платью для коктейлей, четвертый воспевал достоинства шифона. Стеф удалось собрать почти безукоризненную выставку всего за полминуты, хотя довольно много вещей отсутствовало, и она восполнила недостающее аксессуарами с прошлых съемок, объясняя Миранде, что то, что они ждут сейчас, очень похоже на это, но еще лучше. Все они были мастерами своего дела, но Миранда оставалась непревзойденной. Ее не трогало это великолепие, она хладнокровно переходила от одного роскошного прилавка к другому, не выказывая никакого интереса. Когда она наконец – наконец-то! – принимала решение, она указывала перстом и командовала (совсем как ведущий дог-шоу: «Боб, наша гостья выбрала колли»), и все согласно кивали: «Да, отличный выбор» или «О, ну конечно, конечно же», а потом собирали свои корзины и вешалки и уматывали восвояси, пока она, чего доброго, не передумала.

Эти адовы муки обычно занимали не больше нескольких минут, но к тому времени, как все заканчивалось, мы валились с ног от усталости. Еще раньше она объявила, что сегодня уйдет около четырех, чтобы перед поездкой побыть с дочками, и я отменила отбор, назначенный отделу текстов, ко всеобщему их облегчению. В 15.58 она принялась собирать сумку – занятие не столь обременительное, если учесть, что все хоть сколько-нибудь тяжелое или значительное я все равно повезу ей вечером сама, вместе с Книгой. Как правило, дело ограничивалось тем, что она заталкивала бумажник от Гуччи и «мотороллу» в и без того уже подвергшуюся надругательству сумку от Фенди. Последние несколько недель эта красавица стоимостью десять тысяч долларов служила Кэссиди портфелем, и множество бисеринок осыпалось (не говоря уже о порванной ручке). И вот в один прекрасный день Миранда бросила сумку на мой стол и велела мне привести ее в порядок – или, если это будет невозможно, просто выбросить. К великой моей гордости, я устояла перед искушением сказать, что сумка не подлежит восстановлению, и присвоить ее себе, и она была отремонтирована всего за 25 долларов.

Когда Миранда наконец ушла, я инстинктивно потянулась к телефону, чтобы позвонить Алексу и поплакаться о том, какой у меня был ужасный день. Я уже почти набрала его номер и тут только вспомнила, что мы решили сделать перерыв. До меня вдруг дошло, что это будет первый день за целых три года, когда мы с ним не поговорим. Я сидела с мобильником в руке, тупо уставившись на сообщение, которое он прислал только вчера и в котором написал «люблю», и думала, не совершила ли я ужасную ошибку, согласившись на этот «перерыв». Я снова набрала номер, на этот раз твердо намереваясь сказать ему, что нам надо поговорить, выяснить, что с нами происходит, и решив признать свою долю ответственности за то, что наши отношения зашли в тупик. Но прежде чем в трубке раздался гудок, возле меня уже стояла Стеф, вооруженная до зубов всеми необходимыми для поездки в Париж аксессуарами и донельзя взвинченная только что состоявшимся отбором. У нее были сумки и туфли, ремни и драгоценности, чулки и солнечные очки, и я оставила в покое телефон и постаралась сосредоточиться на ее инструкциях.

Казалось бы, семичасовой перелет туристическим классом, когда тело заковано в узкие кожаные брюки, плетеные босоножки и приталенный пиджак, не может доставить большого удовольствия. Как бы не так. Для меня это были семь самых блаженных часов. Поскольку мы с Мирандой одновременно находились в воздухе – только она летела из Милана, а я из Нью-Йорка, – получалось, что я попала в ту единственную ситуацию, когда она не могла до меня дозвониться. Единственный благословенный день, когда моя недосягаемость не была моей виной.

По причинам, мне не ясным, родители не выказали ожидаемого восторга, когда я позвонила им и рассказала о предстоящей поездке.

– Вот как? – спросила мама тем своим особенным тоном, который подразумевал намного больше, чем эти два коротеньких слова. – Так ты едешь в Париж? Сейчас?

– Что значит «сейчас»?

– Ну, просто теперь не самое подходящее время, чтобы лететь в Европу, – неопределенно ответила она, хотя я чувствовала, что комплекс вины еврейской матери уже готов лавиной обрушиться на мою бедную голову.

– Почему это? А когда будет подходящее?

– Не расстраивайся так, Энди, просто мы давно тебя не видели. Мы не жалуемся, ведь мы с папой понимаем, как много времени у тебя отнимает работа, – но разве ты не хочешь хотя бы взглянуть на своего племянника? Ему уже почти месяц, а ты его еще ни разу не видела!

– Не заставляй меня чувствовать себя виноватой. Мне страшно хочется посмотреть на Айзека, но у меня просто…

– Ты же знаешь, мы с папой можем сами купить тебе билет до Хьюстона.