— Я вам объясню! — сказал он. — Пока госпожа Лабар рассказывала нам о своих горестных злоключениях, я внезапно понял причины, толкнувшие Лабара на второе убийство…
— Правда? — произнес Себ. — И каковы же они, по-вашему?
— Все ясно как день, — отозвался судебный следователь, — и я поражаюсь, как это вы, Сорож… Вы не забыли, что Гитер был аптекарем?
— Нет.
— В таком случае, вы, должно быть, забыли о разговоре, состоявшемся в Белой Лошади в его присутствии о странном сне госпожи Лабар, и что именно в этот момент он срочно покинул кафе?
— Знаю.
— Это же очевидно! Кто продал Лабару или его сестре снотворное, погрузившее госпожу Лабар в искусственный и… своевременный сон? Аптекарь Гитер! В его присутствии идет разговор о моем визите к портному, о том, почему я не смог допросить его жену… Он вспоминает, что продал снотворное, понимает, как Лабар его использовал… Он спешит сюда, чтобы рассказать мне обо всем, и становится жертвой подстерегающего его Лабара! — Эрали поудобнее устроился на сиденье — Ну, что вы об этом думаете?
Себ Сорож сделал две-три затяжки из трубки.
— Рассуждение неплохое, — заметил он. — Конечно, именно в этом причина, по которой покойный Гитер хотел с вами срочно переговорить, но не та, по какой его убили.
— Ах, так, — съязвил судебный следователь, — но вы признаете, по крайней мере, что Лабар виновен в убийстве Виру?
— Возможно…
— Возможно! А то, что он виновен в убийстве Гитера, вы также признаете?
— Нет.
— Нет?..
— Нет. Во всяком случае, пока не признаю.
— Это уж слишком! — взорвался Эрали. — Чего ради вы попусту ломаете голову? Надо задержать Лабара, а уж там он сам объяснит, что заставило его совершить второе убийство.
— Даже если он это сделает, — возразил Себ, — я не буду убежден…
Судебный следователь воздел руки к потолку.
— Однако!
Он поймал взгляд Анона:
— В любом случае с арестом портного и его сестры лично я буду считать дело закрытым…
Себ Сорож пожал плечами.
— Позвольте, в свою очередь, спросить, не забыли ли вы кое о чем? Ведь это я посоветовал вам, не теряя времени, заняться Лабаром и его сестрой, так?
Он улыбнулся.
— Кстати, поверьте, мне так же не терпится закрыть это дело. Вы женаты, господин Эрали. Я обручен. Есть, знаете ли, разница…
— Обручены? Поздравляю, дорогой друг! — вмешался заместитель королевского прокурора. — Что до меня, я разделяю мнение господина Эрали. Благодаря госпоже Лабар мы получили ключ к тайне. На вашем месте я бы немедленно сообщил невесте о своем возвращении…
— Придется вам смириться с тем, что я не сделаю ничего подобного, пока мы не найдем совершившего все преступления…
— Какие преступления? — вскричал Эрали.
Себ Сорож выбил трубку о каблук.
— Те, — невозмутимо произнес он, — которые не замедлят совершиться.
XII. Предсказание судьбы
На дорогу медленно ложились ночные тени, похожие на траурные покровы. Гвидо зажег керосиновую лампу и прикрыл разбитое стекло в окне куском промасленной бумаги. Он высунулся из окна, чтобы лучше почувствовать запах супа, который варила у входа во второй фургон окруженная детьми жена, затем закрыл окно.
И тут же в дверь тихонько постучали.
Гвидо открыл дверь. На фоне ночного неба вырисовывался высокий черный силуэт. Приглушенным голосом незнакомец застенчиво спросил:
— Можно зайти?
Гвидо поднял лампу повыше, и из темноты выступило лицо пришельца. Свет лампы блеснул, отразившись в стеклах очков.
— Что вам угодно?
Гвидо проголодался, а в таком состоянии он был менее приветлив, чем обычно.
— Я хотел… — незнакомец заколебался, но глухо закончил:
— …получить от вас совет.
— Большой расклад — двадцать франков.
— Хорошо. Я… я заплачу, сколько надо. Разрешите мне войти.
Гвидо посторонился, и мужчина, согнувшись, проскользнул в фургон. Проделал он это так быстро, крадучись, бросив по сторонам беглые взгляды, словно опасался быть увиденным или кто знает? — узнанным.
Цыган ногой захлопнул дверь, подошел к маленькому хромоногому столику в центре фургона, поставил на него лампу. Только перспектива иметь дело с господином, готовым заплатить «сколько надо», помешала ему дать волю дурному настроению.
— Садитесь, — сказал он.
Мужчина придвинул к себе небольшой табурет и устроился напротив хозяина. Тот чуть-чуть передвинул лампу, чтооы лучше разглядеть пришельца.
Как уже говорилось, тот был высокого роста, но его грудная клетка казалась плохо развитой, зажатой. На нем был черный костюм, белая рубашка с загнутыми уголками воротничка и плохо завязанным коричневым галстуком. Накрахмаленные манжеты наполовину скрывали худые кисти рук, перевитые сетью голубых вен.
За те почти тридцать лет, что Гвидо едва ли не под всеми небесами читал будущее своих современников, он набрался довольно опыта, чтобы пристально смотреть в настоящее. Он научился судить о клиентах по манере одеваться, по лицу, по речи. Никогда не начинал он расспрашивать карты прежде, чем заставить говорить пришедших к нему. О, им не было нужды говорить много… Гвидо быстро их прощупывал, классифицировал, определял место в жизни, и чаще всего правильно. Ему хватало двух-трех деталей, чтобы избежать промаха.