Дьявол Сент-Круа

Он едва успел протянуть руки, чтобы не дать задыхающейся галантерейщице упасть прямо на тротуар. За ней следом в ярком свете, отбрасываемом на землю окнами кабачка, появилась Луиза Боске.

— Идемте быстрее, — произнесла она, переводя дыхание. — На улице, недалеко от нашего дома, лежит человек. Он, должно быть, мертвый.

— Мертвый?! — вырвалось у Верспрее.

— Да, мы слышали, как он кричал. Мы вышли на улицу. Я думаю, его… его убили!

— Бог мой! — бормотал Косс. — Убийство! Убийство совсем рядом?

— Пойдемте скорее! — настаивала Луиза. — Я вас провожу…

Спустя пять минут четверо мужчин склонились над трупом.

Лепомм же повел г-жу Пети-Аве в свое кафе принять сердечные капли.

— Это чудовищно, — прошептал Косс. — Чудовищно!

— Кто это может быть? — спросил Гитер.

Как мы уже упоминали, тело лежало лицом вниз.

— Господин Гитер, — сказал Виере, самый спокойный из всех, — прежде всего нужно проверить, умер ли этот человек. Бегите, разбудите доктора и срочно приведите его сюда. Вы, Косс, или вы, Верспрее, сходите за комиссаром…

Он ощупал свои карманы.

— Что вы ищете? — подал голос Верспрее. — Спички?

— Уже нашел, — ответил Виере.

Он чиркнул одной из них и, прикрыв пламя широкой ладонью, нагнулся над телом.

— Не прикасайтесь к нему! — предупредил ветеринар. — Если его убили…

У склонившегося над телом мясника вырвалось придушенное восклицание.

— Ну, что там? — не утерпел Верспрее.

Виере медленно разогнулся.

— Это в самом деле ужасно, — прошептал он. — Этот человек, это…

— Это? — выдохнул Косс.

— Аристид Виру, — сказал Виере.

III. Трефа, пики и трефа

Комната была широкой, с низким потолком, что довольно редко встречается в старых зданиях. И кровать тоже была широкой и низкой, покрытой разбросанными в сложном, хотя и непреднамеренном, беспорядке подушками и шалями. Бордовый ковер устилали шкуры, самая красивая, белая, как горностай, лежала рядом с кроватью.

В комнате царила тяжелая, пропитанная странным запахом атмосфера. Кто бы ни входил в нее впервые, обязательно задерживался на пороге. Всегда здесь стоял полумрак: из множества ламп, расставленных всюду — на комоде, на столе, у окна, на туалетном столике и над кроватью, — горела лишь одна.

В темноте старые часы вздрогнули и словно с усилием пробили десять раз. Нет, точно с усилием. Время почти стерло цифры на циферблате.

Этим вечером зажжена лампа на столе, и при ее свете Эдме, дочка доктора Хие, гадает на картах. Она раскладывает их перед собой по порядку маленькими кучками. Сначала ей видны только их рубашки в синюю клетку. Молодая девушка по одной переворачивает карты, то медленно, будто опасаясь таинственного сочетания, то вдруг в лихорадочной спешке, надеясь заставить их сказать больше, чем обычно открывают карты…

В это роковое мгновение, наступающее почти каждый вечер, для дочери доктора Хие не существует ничего, кроме вырванных у дамы пик или валета червей откровений; ей еще не представилось другой возможности поверить в любовь.

Чем занят ее отец в этот ночной час? Он, без сомнения, в своей лаборатории, в башенке под крышей, с левой стороны дома. Уже очень давно Эдме перестала заходить в маленькую комнату, заполненную стеклянными предметами необычных форм, куда ее отец всем запретил входить. Маленькой девочкой в грозовые вечера она проскальзывала туда, чтобы лучше видеть молнии, и, как она говорила, «быть ближе к грому»…

Теперь ее единственное прибежище — комната, вся в приглушающих звук тканях и коврах. Если открыть шкаф в глубине, на вас посыплются книги. Если открыть тот, что стоит справа от двери, на вас рухнут платья.

Эдме склоняется над картами. Они раскрывают ей секреты, древние, как мир… Светловолосый мужчина… Письмо к брюнетке… Дорога… Какие пустяки! Маленькими ручками с острыми ногтями дочка доктора Хие перетасовывает колоду и начинает все сначала. Дело в том, что ей так хочется верить картам! И в таинственные суеверия, связанные со встречей трех белых лошадей, с полетом воронов, идущими парами молодыми монахинями…

У подножия кровати, на красивом белом меху, лежит раскрытый «Ключ к сновидениям».

Эдме тысячу и один раз лихорадочно задавала себе вопрос: верит ли она по-настоящему во все это? В опасность, которой подвергается гость, бросивший шляпу на кровать? В катастрофы, о которых предупреждают скрещенные на скатерти ножи? В ссору с близкими, которую может вызвать опрокинутая солонка, если не заговорить судьбу, бросив щепотку соли через левое плечо? Вправду ли она суеверна?