Дьявол сказал «бах» (ЛП)

— Знаешь, если кто тут и должен быть напуган, так это я. Ты вроде как третий человек, которому я рассказываю об этом люциферстве, и все восприняли это довольно неплохо. Я имею в виду, что мне бы хотелось из вежливости хоть чуть-чуть шока и ужаса, когда я говорю людям, что я король зла.

Травен с заботой и вниманием скульптора намазывает Бри на крекер.

— Если люди не кажутся шокированными, возможно, это потому, что такое сложно разом переварить. И у тебя в самом деле колоритная история.

— Так вот что люди говорят у меня за спиной. Что я колоритный.

— Ты бы предпочёл быть скучным?

— Запиши меня.

Нет в этом мире ничего печальнее преданного сатаниста. Я не имею в виду тех, кто одевается в чёрное, слушает Ронни Дио[156] и использует Дьявола в качестве предлога, чтобы устраивать на кладбище ключные вечеринки[157]. Я имею в виду тех, кто купился на ту чушь, что если они будут молиться худшему из худших, тот начнёт весь день напролёт одаривать их дублонами, удачей и цыпочками, а затем, когда они умрут, то получат собственные замки и вилы, и смогут присоединиться к бесконечной БДСМ-вечеринке. Именно их мне жаль. Неужели они так и не поняли, что Люцифер заботится о своей пастве ещё меньше, чем Бог о Своей? Некоторые из этих олухов в самом деле встречались с Люцифером, и он обращался с ними как с просроченным мясом.

Профессиональные дьяволопоклонники — те же фрики Dungeons & Dragons, которые так и не повзрослели и всё ещё верят, что если бы у них была хотя бы одна суперспособность, то они были бы красавицами бала, либо королями бала. С одной стороны, мне хочется послать им Федексом горячий шоколад и стопку книг по саморазвитию. А с другой стороны, хочется безжалостно использовать их для всего, что смогу выжать из их тушек с рабочими задницами. Может быть, когда у меня будет больше времени, я поиграю в доктора Фила[158] и заставлю их честно проанализировать свои коллективные психозы. Однако прямо сейчас у меня плотный график, и у меня нет времени на чай и сострадание. Возможно лучшее, что я могу сделать, — это показать им, что на самом деле представляет из себя Ад. Заставить их скопировать весь Оксфордский словарь английского языка на карточки 7x12 см. Проштамповать. Проставить дату. Поместить каждое слово в отдельную папку и сшить их. Затем достать все слова, сжечь, и начать заново. Заниматься этим, пока я не скажу «стоп», чего я, конечно, никогда не сделаю. Они переведут все чернила в мире и всю бумагу в западном полушарии. Некоторые покромсают себе запястья тысячью бумажных порезов. Другие заработают рак от испарений чернил, либо ослепнут от сканера. Добро пожаловать в Ад. Это в точности как в старшей школе, только больше скуки и кишок.

Я не знаю, Самаэль поместил их сюда или отель, но шкаф в спальне полон костюмов, дорогих рубашек и обуви. Я бросаю на кровать свою изодранную рубашку и выбираю фиолетовую, настолько тёмную, что почти чёрную. Самаэль носил подобные рубашки, потому что их цвет скрывал сочащуюся из старой раны кровь. Греки и римляне считали его цветом величия, и конечно это не льстило тщеславию Самаэля. Нет. Ни капельки.

Кто-то стучит в дедушкины часы. Травен ставит тарелку на стол. Он выглядит так, будто ждёт, что из часов явятся семь последних бедствий.

Входят три человека. Троица. Молись за нас, грешных, сейчас и в час нашей скуки. Здесь Аманда Фишер, великосветская малышка с лицом юной женщины и руками старой карги. Пластическая хирургия или худу? Можно только гадать. С ней мужчина примерно её возраста с портфелем в руках. Он лысеет и, по-видимому, компенсирует это, отращивая густые бакенбарды. Он выглядит как её муж. Возможно, качок или стареющий скинхед. Третий — темноволосый молодой парень с банальным смазливым личиком и так безупречно одетый в «Хьюго Босс», что, наверное, на память может цитировать старые номера GQ. Все трое густо покрыты чёрными знаками греха, словно пробирались сюда по одному из туннелей Черри Мун.

Разочарование на их лицах впечатляет. Самаэль — красавчик Рудольф Валентино[159]. При виде моей покрытой шрамами рожи им кажется, что они ошиблись номером. Возможно, прошли не через те волшебные часы.

— Привет, — говорит Аманда, — Мы здесь, чтобы встретиться с нашим хозяином, Люцифером.

— Ты на него смотришь, Бренда Старр[160].

— Я видела тебя раньше. Ты его телохранитель.

Я откусываю кусочек рёбрышка и слизываю с пальцев соус барбекю.

— Ты полагаешь, у Люцифера есть доступ только к одному телу? Посмотри мне в глаза. Разве ты не чувствуешь мою силу, славу и всё то прочее дерьмо, от которого кончает твоя тусовка?

— Ты знаешь, с кем разговариваешь? Следи за языком, — произносят бакенбарды. У него ярко выраженный британский акцент. Из тех, которые говорят: «Я за всю свою жизнь ни разу не открывал сам себе дверь».

— Какое мне дело до того, кто она, раз она не знает, кто я? Тот факт, что я здесь со множеством вкусных закусок ни о чём вам не говорит?