Дьявол среди людей

Часа в четыре пополудни, уже отягощённый всей этой информацией, я заперся в своём кабинете. Мне было худо. Если бы душевное состояние моё проявилось в телесных движениях, я бы трясся, как от сильного озноба. Но мне удавалось сдерживать себя. Мало того, я с неясным удивлением осознал, что не так уж меня поразила гибель проповедника-иеговиста и моментальное низведение сразу трех человек до уровня клинического идиотизма. Нет, всю душу мою затопил вполне эгоистический ужас за себя и за моих близких. Неуловимый, неуязвимый, непостижимый бес открыто расхаживал между людьми, и невозможно было предсказать, кто будет очередной жертвой его. И ещё: он чуял опасность за несколько секунд до нападения.

А ведь ещё не было известно, что произойдёт этой ночью. Мало кто знал, что не трое, а целых семнадцать «чёрных полушубков» наехало в наш Ташлинск. Как видно, потеря троих не произвела на остальных должного впечатления, и примерно в полночь весь отряд гангстеров двинулся к мосту через Большой Овраг. И там, на середине моста, Ким их стукнул. Надо полагать, не выходя из дому. Но эти четырнадцать отделались легко. Полежали в снегу, поднялись на трясущиеся ноги и пустились без оглядки обратно. Некоторые слегка поморозились, кто-то потерял шапку… Утром они дружно погрузились в автобус и отбыли к себе в Ольденбург.

19

Козерог. Начнёте пожинать плоды своей работы. Это вдохновит вас на новые трудовые подвиги. Вам очень помогут друзья и коллеги. Будьте поласковее с родными и близкими, чтобы не только на работе, но и дома всё было в лучшем виде.

А в тот день я сидел в своём кабинете, смотрел, как за окном сгущаются сумерки, с тоской прислушивался к сосанию под ложечкой и никого к своей особе не допускал. Потом позвонил Моисей Наумович и попросил разрешения зайти для важного разговора. Ему я, конечно, открыл, мы уселись у стола и уставились друг на друга.

– Ну что, Моисей Наумович? – спросил я наконец.

– Обыкновенная история, – горько ответил он. – Лёгкая эпилепсия, выпадение сознания, непослушные ноги выносят беднягу под грузовик.

– Я, собственно, не об этом.

– И я тоже хотел не об этом. Вы обратили внимание, Алексей Андреевич, что он остановился секунд за пять…

– Да. Обратил.

– Вот и я обратил. И я не понимаю, Алексей Андреевич, чем такая вот странность противоречит моей гипотезе…

– Да я уже и сам не понимаю, – рассеянно отозвался я. Спорить не было сил.

– И всё равно, – пробормотал Моисей Наумович. – Всё-таки это скотство – наёмных убийц подсылать…

Я был изумлён.

– Моисей Наумович, рада Бога!…

– Да-да, – торопливо прервал он меня. – Вы правы, конечно.

Мы помолчали.

– Я, собственно… – нерешительно проговорил он. – Собственно, я пришёл насчёт совсем другого.

– Слушаю со вниманием, Моисей Наумович.

– Собственно, я решил с ним повидаться.

– С кем?

Сердце моё замерло. Я сразу понял – с кем.

– С ним, – как-то растерянно, словно удивляясь себе, произнёс Моисей Наумович. – С Волошиным.

– Вы с ума сошли…

– Отчего же? Я ведь в душе против него ничего не держу. Я только за людей опасаюсь.

– И вы намерены… к нему? Прямо к нему домой?

– Да, конечно. Он ведь ко мне не пойдёт, правда?

У меня голова шла кругом. Остановить! Удержать!

– А если он антисемит? – ляпнул я.

– Что ж, одним евреем в Ташлинске будет меньше.

– Да вы кокетничаете, Моисей Наумович!

– Какое там моё кокетство, милый Алексей Андреевич! Страшно мне очень, вот вам и кажется. Только что ж? Дедушка старый, ему всё равно.

И тогда я собрался. Отчётливо скрежетнула, распрямляясь, моя проржавевшая, согнувшаяся в три погибели воля. И я сказал:

– Хорошо. Только пойдём вдвоём. Вы правы, надо попробовать все точки над этим «е» поставить.

Последовала сцена. Я дошёл до того, что принялся грубить. И я уломал старика. Решили отправиться к бесу в гости вдвоём, завтра же, сразу после работы. Не знаю, как спал в ту ночь Моисей Наумович. А я вряд ли провёл ту ночь намного веселее, чем «чёрные полушубки» на мосту через Большой Овраг…

Путь был неблизкий, да и шли мы весьма неторопливо, так что вступили в «Черёмушки», когда уже совсем стемнело. Тихо было в «Черёмушках», ни голосов не было слышно, ни звонких скрипов снега под ногами прохожих, а собаки здесь словно никогда и не водились. Тишину компенсировал свет. Необычайно, непривычно ярко сияли уличные фонари, ослепительными, жуткими, как выстрелы, вспышками неисправных дневных ламп прерывисто озарялись пустые витрины магазинов, жужжали от напряжения уцелевшие лампочки над подъездами. И никого мы не видели по дороге, только раз я заметил в проулке машину с погашенными фарами и возле неё едва различимую тёмную фигуру. Мимолётно подумалось, что за домом Волошина наблюдают.