Дьявол в Белом городе. История серийного маньяка Холмса

Состязание, затеянное «Трибюн», взметнуло целый вал невероятных предложений. С. Ф. Ричел из Бриджпорта, штат Коннектикут, предложил построить башню-основание высотой в сто футов и шириной в пятьсот футов; на ней Ричел предлагал установить вторую башню, на которой затем установить третью. Сложная система гидравлических труб и насосов, смонтированная на стыках, будет телескопически поднимать башни вверх. Это путешествие займет несколько часов, а затем система постепенно опустит башни вниз, придав составной конструкции ее первоначальную конфигурацию. Наверху башни должен будет разместиться ресторан, хотя, если говорить откровенно, разместить там публичный дом было бы как раз то, что надо.

Другой изобретатель, Дж. В. Маккомбер, представляющий компанию «Чикаго-Тауэр спирал-спринг эсеншн энд тобогген транспортейшн», предложил башню высотой 8947 футов, почти в девять раз выше Эйфелевой, с основанием диаметром в одну тысячу футов, утопленным в землю на двести футов. Поднятые над землей рельсы проложат от ее вершины пути до Нью-Йорка, Бостона, Балтимора и других городов. Посетители выставки, готовые завершить свой визит на выставку и достаточно смелые для того, чтобы подняться на лифтах наверх, оттуда начнут свой путь обратно домой. «Поскольку стоимость башни и наклонных рельсовых спусков – дело второстепенной важности, – отметил мистер Маккомбер, – я не упоминаю об этом сейчас, но обещаю представить расчеты по первому требованию».

Третье предложение требовало от посетителей выставки проявить еще бо́льшую храбрость. Изобретатель, представившийся только инициалами Р. Т. Е., предложил башню высотой четыре тысячи футов, на которой он предполагал закрепить трос длиной две тысячи футов, изготовленный из «лучшей резины». К нижнему концу троса будет прикреплен вагон с сиденьями для двухсот человек. Вагон с сидящими в нем пассажирами будет съезжать с платформы и беспрепятственно падать вниз, насколько позволит эластичный трос, потом вагон будет подниматься вверх и продолжать движение вверх-вниз до полной остановки. Этот изобретатель добавлял, что в целях безопасности земля «будет покрыта слоем перьев толщиной в восемь футов».

Все буквально зациклились на башнях, но что до Бернэма, то он не считал башню наилучшим выходом из положения. Эйфель сделал это первым и сделал лучше всех. Помимо того, что его башня была высокой, она являла собой грацию, застывшую в металле, в ней словно воплотился дух этого века, как это было в свое время с Шартрским собором [117]. Построить на этой выставке башню означало бы пойти по стопам Эйфеля на территорию, которую он уже завоевал для Франции.

В августе 1891 года Эйфель сам обратился с телеграммой к совету директоров с вопросом, не может ли он оказать помощь и представить проект башни. Это был настоящий сюрприз, принятый поначалу благожелательно. Председатель выставки Бейкер в своем незамедлительном телеграфном ответе заверил Эйфеля в том, что директора будут рады рассмотреть его предложение. Если будет принято решение о том, что на выставке должна быть башня, сказал Бейкер в одном из своих интервью, «то мсье Эйфель будет тем человеком, который ее построит. Если он будет руководить постройкой, это вовсе не будет выглядеть как эксперимент. Он, возможно, улучшит проект, разработанный им для башни в Париже, и я думаю, можно предположить, что он не построит у нас башню, которая хоть в чем-нибудь уступит этому славному творению». Однако американские инженеры восприняли такое отношение к предложению Эйфеля как пощечину. В течение следующих полутора недель, пока шел интенсивный обмен телеграммами между городами и инженерами, эта история была представлена публике в несколько ложном свете. Вдруг всем показалось, что возведение Эйфелевой башни в Чикаго – дело решенное и что сам Эйфель решил превзойти себя. Инженеры были в бешенстве. В офис Бернэма приходили длинные телеграммы протеста; некоторые из них были подписаны ведущими инженерами страны.

Принятие «предложения этого достопочтенного джентльмена», писали они, было бы «равносильно заявлению о том, что огромное число инженеров-строителей, прославившихся своими выдающимися работами не только за границей, но и во всех уголках нашей страны, не способно справиться с такой проблемой. Принятие подобного предложения может быть истолковано как необоснованная попытка поставить под вопрос их непревзойденное профессиональное мастерство».

Бернэм читал такие письма с чувством одобрения. То, что американские инженеры-строители наконец-то выразили свое отнюдь не безразличное отношение к выставке, ему нравилось, как, впрочем, и то, что совет директоров фактически ничего не обещал Эйфелю. Спустя неделю пришло формальное предложение Эйфеля с эскизным прототипом его парижской башни, только более высокой. Совет директоров, отправив его предложение на перевод, рассмотрел его, а затем вежливо отверг. Если эту выставку решено будет украсить башней, это будет американская башня.

Но на чертежных столах американских инженеров царила унылая пустота.

* * *