Другая Юлиания (ум. 1258), настоятельница обители Монте-Корнелио, когда дьявол уж очень надоел ей, бросила его себе под ноги и топтала, как топчут виноград в точиле.
Более поэтично укротила беса одна из многочисленных св. Гертруд. В нее безумно влюбился некий рыцарь. Но она, не будучи расположена к земным радостям и не мечтая об ином браке, как с небесным женихом, ушла в монастырь. Тогда благородный рыцарь отдал все свое имущество ордену, в который вступила Гертруда, и таким образом довел себя до нищеты. Огорченный не тем, что обеднел, но тем, что ему нечего больше жертвовать в честь своей возлюбленной, рыцарь уныло бродил по полям и лесам и однажды ночью повстречал черта. Последний обещает его сделать богаче, чем был, под условием, что по прошествии семи лет рыцарь заплатит ему своею душою. Влюбленный принял условие, расписался на контракте собственною кровью и, сделавшись несметным богачом, пошел опять сорить деньгами во славу своей дамы. Между тем годы бегут, приходит условленный срок. Рыцарь идет проститься с девушкой и дает ей понять, какая судьба его ожидает. Затем, выпив стакан вина, который Гертруда ему предложила, садится на коня и, как честный должник, едет в полночь к условленному месту, где ждет его грозный кредитор. Но дьявол, едва его увидел, затрясся от испуга и, ничего не требуя, возвратил рыцарю контракт. Дело в том, что он увидал — позади рыцаря, на крупе коня — незримо сидящую св. Гертруду.
Иногда естественная вражда доходила до дуэльных вызовов, поединков и настоящих сражений врукопашную. Св. Вульстан[312]
получил вызов на борьбу от какого-то глупого черта, когда молился в церкви пред алтарем, — принял поединок и задал бесу жесточайшую трепку. Когда Сатана похитил перчатку разбойника Роллона, —И даже добродушный кузнец Вакула не забыл отблагодарить черта, возившего его в Петербург, несколькими добрыми ударами хворостины…
Неисчислимо добро, принесенное святыми чрез то, что они мешали дьяволу делать зло. Агиографы с важностью утверждают, что единственною помехою, воспрепятствовавшею бесам в XIV веке разорить и погубить Италию, был св. Франциск из Паолы[313]
. Черт пред святым всегда на подневольном отчете: вынужден говорить то, что более всего желал бы замолчать, признаваться во всех своих секретах и планах, в злодеяниях, уже совершенных и только задуманных. Святые распознают беса, под какою бы личиною он ни скрывался, а иные — даже и незримо чуют по запаху. Таков, например, был св. Иларион, о котором блаженный Иероним уверяет, будто он «имел благодатный дар по запаху тела и одежд, и всего, чего кто касался, узнавать того демона или тот порок, которому был предан кто». Эта тонкость обоняния может сравниться только с чуткостью вкуса английского короля Якова I, о котором есть предание, будто он приказывал кипятить подозреваемых ведьм в котле и потом, попробовав на язык несколько капель получившегося бульона, безошибочно определял, действительно ли покойница была ведьма или сварилась понапрасну.Когда дьявол нападает извне, то справиться с ним при помощи вышеупомянутых благословенных средств нетрудно даже не святому человеку. Но борьба осложнялась, если бес, подобно врагу, проникшему тайными путями в осажденную крепость, входил в тело человека. Последний в таких случаях не мог избавиться от беды иначе, как с постороннею помощью. Правда, Фома Кантипратийский упоминает об одном церковнослужителе, который самолично избавился от одержимости бесом чрез то, что сжег какого-то еретика, но это исключение. Притом не всегда же бесноватый мог иметь под рукою еретика, годного для сожжения, да и жечь еретиков было делом инквизиции, ревнивой к своим прерогативам. Обыкновенно одержимый считался вне сражения, возникающего из-за него, и битва велась не между ним и бесом, а между бесом и бойцом-специалистом, который и атаковал нечистого всеми известными ему приемами борьбы. Строго говоря, одержимый рассматривался как замок, внутри которого дьявол или дьяволы укрепились против осады и отбиваются от штурмов — увы! — часто весьма победоносно.