Дьявол в быту, легенде и в литературе Средних веков

Первая и главная особенность книги Амфитеатрова в том, что его дьявол — совсем не страшный. Да тут и нет дьявола, не чувствуется запах серы. Есть литературный образ, картинка, взятая из книг, не более. Такой филологический Сатана. Несколько лет спустя Александр Блок напишет по поводу одной из пьес Амфитеатрова, посвященной теме русского бунта (ведь наш герой писал еще и многочисленные пьесы): «Все изрядно упрятано в литературу, сглажено, как у Ал[ексея] Толстого (или Римского-Корсакова), отчего эта самая русская мордобойная „правда“ выходит немного слащавой, книжной, даже… газетной». Эту оценку можно перенести и на книгу о дьяволе. Владыка тьмы пострижен, побрит и одет во вполне пристойные одежды, сшитые из книжных листов.

С точки зрения филологической науки того времени, книга вполне неплохо обставлена источниками и цитатами. Однако постоянные ученые ссылки на Исидора Севильского, Татиана Сирийца, Цезария Гейстербахского, Герберта Аврилакского и иже с ними порой напоминают стиль булгаковского Михаила Александровича Берлиоза. Какая-то присутствует в них уверенная доктринерская поверхностность, и не верится, что автор действительно все это читал. Берлиоз трагически проигрывает в споре с Воландом, потому что он не знает того, о чем говорит, а Воланд знает. Амфитеатров с амбициозностью, свойственной начитанному человеку, рассказывает нам о том, чего не знает (и не хочет знать) в реальности.

Впрочем, и начитанность его весьма ограничена. Следуя за Артуро Графом, Амфитеатров в описании дьявола остается исключительно в русле традиций западноевропейской католической демонологии. Вот вехи этой традиции: Библия, откомментированная католическими теологами; античная мифология и философия; ранняя патристика, преимущественно латинская; средневековое схоластическое богословие вплоть до Фомы Аквинского; сумма католического учения, выработанная ко времени Тридентского собора. Побочный продукт — обиходная демонология, отраженная в фольклоре европейцев и в памятниках письменности от «Золотого осла» до «Молота ведьм». К этому добавлены в качестве приправы кое-какие сведения о религиях и культах Древнего Востока плюс немножко данных из этнографии и фольклористики. Необъятное духовно-культурное наследие восточнохристианского мира практически не использовано Амфитеатровым. Из всех Отцов Восточной (Православной) Церкви, уделявших внимание вопросам происхождения зла и природы диавола, в книге упоминаются: Василий Великий, Григорий Богослов (Назианзин), Мелитон Сардийский, Иоанн Златоуст — по одному разу; Григорий Нисский, Иоанн Дамаскин — каждый дважды. Такие столпы православия, как Максим Исповедник, Дионисий Ареопагит, Симеон Новый Богослов или Григорий Палама, не упомянуты вовсе. А, скажем, Блаженный Августин — семь раз, чтимый латинскими средневековыми схоластами Ориген — девять раз, папа римский Григорий Великий — десять раз, Фома Аквинский — девять раз. Дело, конечно, не в количестве упоминаний и ссылок. Дело в том, что учение восточных Отцов, с его детально разработанной космологией, антропологией, ангелологией и демонологией, учение, воспринятое Русской православной церковью, вроде бы совершенно неизвестно русскому поповичу Амфитеатрову, как неизвестно оно было итальянцу Артуро Графу.

А между тем это учение было выработано не в латинских скрипториях, не в диспутах схоластов, не в профессорских и писательских кабинетах, а в реальном подвижническом соприкосновении с силами зла, в ежечасном борении с ними. Достаточно прочитать что-нибудь из житий православных святых, что-нибудь из описаний иноческого опыта и подвига, собранных в «Добротолюбии», чтобы кожей ощутить подлинность того знания о бесах и отце их, Диаволе, которое выстрадано Отцами христианского Востока. Но Амфитеатрова не интересует истина о добре и зле. При чтении его книги становится ясно, что ни в какого дьявола он не верит, и в Бога не верит, а только использует их имена для очередной литературной саморекламы. Он вообще не верит в то, о чем пишет. Неверие порождает незнание. От незнания происходят невольные ошибки и сознательная ложь. Порой Амфитеатров попросту вводит неискушенного читателя в заблуждение. Возьмем, например, такой пассаж из главы четвертой: