Дьявол в быту, легенде и в литературе Средних веков

«А егда еще я попом был, с первых времен, егда к подвигу стал касатися, тогда бес меня пуживал сице. Изнемогла у меня жена гораздо, и приехал к ней отец духовной; аз же из двора пошел в церковь по книгу с вечера глубоко нощи, по чему исповедывать больную. И егда пришел на паперть, столик маленкой тут поставлен, поскакивает и дрожит бесовским действом. И я устрашася, помолясь пред образом, осенил ево рукою, и пришед поставил ево на месте. Так и перестал скакать. И егда я вошел в трапезу, тут иная бесовская игрушка. Мертвец на лавке стоял в трапезе, непогребеной; и бесовским действом верхняя доска раскрылась, и саван стал шевелитца на мертвом, меня устрашая. Аз же, помолясь Богу, осенил мертваго рукою и бысть по-прежнему паки. Егда же вошел в олтарь, ано ризы и стихари шумят и летают с места на место: дьявол действует, меня устрашая. Аз же, помоляся и престол поцеловав, благословил ризы рукою, и, приступив, их пощупал: оне висят по-старому на месте. Аз же взяв книгу и вышел из церкви с миром. Таково то бесовское ухищрение к человеком».

Грешники терпели от дьяволов при жизни много меньше и даже иногда получали от них любезности, но бывало и то, что еще заживо приходилось расплатиться за порочность свою, потерпев от дьявола чудовищные муки.

Всего опаснее было демонское искушение в смертный час. Тут уже дьявол не разбирал, кто грешник, кто святой. Он был уверен, что смерть — верное орудие, пред которым и святой спасует. Более того: по средневековой легенде, он простер дерзость свою до того, что присутствовал на Голгофе при распятии Спасителя, рассчитывая повторить искушение, с которым потерпел неудачу в пустыне. В виде хищной птицы он же уселся было на самый крест. Присутствие демонов у смертного одра человека решительно подтверждает в 858 году епископ Реймский и Руанский в письме к Людовику Германскому.^{194} Цели такого присутствия разнообразны. Во-первых, дьявол рассчитывает помешать раскаянию умирающего. Во-вторых, захватить душу, обреченную аду, на отлете и без всякого промедления. В-третьих, человеку, за душу которого предвидится большой спор с добрым началом, предложить в час смертного страха дьявольские свои услуги, за уже несомненную и бесспорную продажу души. В четвертых, они просто любили мучить человека предсмертным ужасом и отягчать агонию. Тысячи тысяч христиан испытывают, умирая, эту пытку, незнакомую людям античного мира, — что в смертный час комната больного переполняется угрожающими чертями, которые тянутся к одру его жадными когтями. Гениальною художественною передачею этого поверья, точно схватившею дух его и в то же время сохранившею краски строгой реальности, является сцена смерти епископа Никласа в ибсеновых «Претендентах на корону».^{195} В ожидании лютой борьбы за душу умирающего Фауста Мефистофель заранее окружает его всякою нежитью (Lemuren), а когда Фауст падает мертвым, вызывает к трупу его из ада целые полчища чертей. Умирающие часто не только видят дьяволов, но и вступают с ними в физическую борьбу: так было с Людовиком Благочестивым,^{196} св. Катериною Сиенскою^{197} и множеством других. Русская художественная литература имеет для этого сильную картину: смерть дьявола Ахиллы в лесковских «Соборянах».