Дьявол в быту, легенде и в литературе Средних веков

В русской старинной литературе поверье инкубата утверждено очень прочно, хотя говорится о нем чаще всего вкратце и намечно — «стыда для», что и резонно, так как, когда Московская Русь принималась обсуждать половые вопросы, то выражалась таким языком и с такою обстоятельностью, что уши вяли и стены краснели. На Западе в подобных случаях выручал целомудренный латинский язык, на Руси же он был неупотребителен. Однако именно старинной русской литературе принадлежит весьма пространное и одно из замечательнейших по своей подробности и правдоподобию, с точки зрения психофизиологического наблюдения, изображение демономании на почве полового расстройства. Это знаменитая «Повесть о бесноватой жене Соломонии», напечатанная в 1860 году Костомаровым в «Памятниках старинной русской литературы» (издание графа Г. Кушелева-Безбородко), по списку XVII века, вряд ли много старшему самого события, которое в нем повествуется. Несмотря на фантастические вычуры и украшения, наполняющие эту повесть, несмотря на ее церковную тенденциозность и наивно истекающие отсюда неуклюжие вымыслы, протокольная последовательность и точность изложения в описании страданий Соломонии ясно указывают, что этот любопытный и тяжкий случай истероэпилепсии, окруженной половыми и религиозными галлюцинациями, записан незнаемым автором с натуры. Он путает и сбивает с толку читателя там, где вводит религиозный вымысел, либо сам наивно скрывается от исследования своего в темноту всепокрывающих вековых суеверий. Вообще же настолько обстоятелен, что даже начинает повесть свою точнейшими хронологическими и географическими данными: «В лето 7169 (1661) февраля в (пропуск) день содеялся сице в пределах от града Устюга за четыре-десять поприщ: вверх по Сухоне реки есть волость, глаголемая Ерогоцкая, в ней же церковь Пресвятыя Богородицы; тая же церкви иерей именем Димитрий, и жена его именем Улита, имяста же у себя дщерь, именем Соломонию, о ней же нам ныне слово принадлежит». Когда эта поповна Соломония заневестилась, родители выдали ее за крестьянина, по имени Матвей. В брачную ночь молодой супруг «восхоте от ложа изыти на предверие храмины, телесныя ради нужды». Покуда он отсутствовал, кто-то постучал в клеть, окликнув молодуху: «Соломоне! отверзи!» Соломония, думая, что это муж, встает с постели, отворяет дверь — и вот тут начинаются чудеса. «Пахну ей в лице, и во уши, и во очи, аки некоторый вихор велий, и явися аки пламя некое огнено и сине». Соломония очень испугалась, а когда «помале прииде муж ея к ней во храмину, наипаче ужасеся», и начался с нею тяжкий истерический припадок («и бысть во всю нощь без сна; прииде на нея трясение и велкий лютый озноб»), который, нарастая в продолжение трех дней, превратил Соломонию в обычный русский деревенский тип кликуши-демономанки: «и в третий день она очюти у себе в утробе демона люта, терзающа утробу ея, и бысть в то время во иступлении ума от живущаго в ней демона».

На девятый день после свадьбы у этой девочки-истерички, так странно и тяжело перепуганной в критический момент превращения своего в женщину и, конечно, уже внушившей себе, что она испорчена «от человека недобра» и забрался в нее, с синим пламенем, бес, — у несчастной припадочной Соломонии этой начались половые галлюцинации. «И в девятый день по браце, по захождении солнца, бывши ей в клетце с мужем своим, на одре восхотеста почити, и внезапу виде она Соломония демона, пришедша к ней зверским образом, мохната, имуща кнохти, и ляже к ней на одр. Она же вельми его убояся иступи ума. Той же зверь оскверни ее блудом, абие же она очютися на утрия в третий час дня, и не поведа никому бывшее диавольское кознодейство, и с того же дни окаяннии демон начаща к ней приходити кроме великих праздников по пяти и шти человеческим зраком, яко же некотории прекраснии юноши, и тако нападаху на нея, и скверняху ея, и отхождаху, людям же ничто не видевшим сего. Она же, Соломония, поведа мужу своему яже о себе, како тие демони приходя скверняху».

Но галлюцинации стали повторяться, сделались ежедневными, «кроме великих праздников».

Муж сперва жалел Соломонию, но, не видя конца ее диким видениям, струсил и отвез жену на житье обратно к отцу ее иерею Димитрию. Здесь припадки Соломонии еще ухудшились, а сладострастные грезы, вдали от мужа, участились. И так как родительский присмотр за нею, надо думать, оказался слабее мужнина, то истеричка стала убегать из дому, а возвращенная, лгать, будто черти уносят ее к себе в воду.

Иллюзии полового сожительства повели за собою (совершенно как у той злополучной дамы, пример которой приводил я выше по Делассю и Гуайте) иллюзию беременности la grosseuse hysterique, с развязкою фантастических родов.