- Раз так, и я пойду, - с укоризной в голосе проговорила тетушка Эмине. - Смотри только не уходи утром, не повидавшись с нами… На сей раз я обижусь. Да пошлет Аллах нам всем спокойную ночь.
По скрипучей лестнице поднялся Омер в комнату, отведенную ему под ночлег. Второй этаж дома выступал над первым, и от этого казалось, будто комната зависла над улицей. Широкая постель была расстелена прямо на полу. Сначала Омер стал нащупывать выключатель, но потом передумал: уличный фонарь, висевший прямо перед окном, давал достаточно много света.
У двери стоял обтянутый тканью табурет. Омер обессиленно опустился на него. Голова раскалывалась, во рту горчило. Чувство смутной тревоги не отпускало его. Он огляделся по сторонам.
Ничто не переменилось в этой комнатке, которую Омер помнил почти с детства. Она была обставлена дешево, но своеобразно. Диван с разбитыми пружинами и четыре скрипучих табурета стояли на прежних местах. И все тот же красивый, но уже совсем ветхий ушакский ковер (
Мысли Омера вернулись к тетушке Эмине. Она, несмотря на печаль и слезы, не позабыла подвести сурьмой глаза и нарумянить щеки. Его двоюродная сестра Семиха, эта беспечная толстушка, давно почивала в своей комнате. Омер подумал, как, в сущности, похожи эта комната с разностильной обстановкой и хозяйки этого дома. Если заглянуть к ним в душу, то и там можно обнаружить в самом близком соседстве изречения из Корана и бойкие фокстроты.
Омер подошел к окну и распахнул его. Стояла влажная весенняя ночь. Он решил, что от прохладного воздуха головная боль утихнет.
По красноватому от городских огней небу бежали редкие облака, с соседних улиц долетал шум трамваев. Напротив по-прежнему возвышалась старая стена, окружавшая сад большого особняка. Это поразило Оме-ра. Он всегда приходил в изумление, когда замечал, что какая-нибудь вещь долгое время остается неизменной - ведь в его собственной жизни все так быстро менялось! Вдруг ему стало грустно. По небу бежали легкие облака. Мысли Омера, такие же бесформенные и неуловимые, как эти весенние облака, точно так же порой сгущались, принимая форму смутных воспоминаний, неопределенных надежд и стремлений.
Вдруг он поймал себя на том, что все это время разговаривал вслух, но, как ни старался, не мог припомнить, о чем. Где-то в глубине его мозга болезненно пульсировала одна точка, словно посылала какие-то сигналы. Но стоило прислушаться, как она тотчас затихала. Омер прислонился головой к раме. Глаза его были полузакрыты. Ветви деревьев, свешиваясь над стеной сада, мягко покачивались в темноте ночи, совсем как клубы низко стелющегося дыма.
Вдруг Омеру показалось, что не стало ни шума трамваев, ни электрического света, кругом зелено и ясно. Он идет по неширокой дороге, обсаженной тополями. Вдоль правой обочины бежит, пенится веселый арык, по левую руку тянутся бесконечные сады, виноградники, окруженные изгородью из кустов ежевики и шиповника. Виноградные лозы похожи на присевших на корточки людей, а молодые черешенки усыпаны пунцовыми ягодами. Дорога идет под откос и постепенно сужается, превращаясь в тропинку. Тополя и кусты подступают почти вплотную к Омеру, как две высокие зеленые стены. И вдруг он очутился на широкой поляне. Кроны огромных вязов и ореховых деревьев закрывают небо, и свет, просачиваясь сквозь листву, украшает переливчатым покрывалом поверхность небольшого водоема на краю поляны. Вот, оказывается, откуда бежит вода по арыку! Омер подходит к водоему. На другом его берегу высятся замшелые, увитые плющом скалы. Не слышно ничего, кроме шелеста листьев и сладкого шепота водяных струек: то ключи пробиваются сквозь песчаное дно.
Пронзительный скрежет трамвайных колес заставил Омера вздрогнуть. И сразу же его охватило мучительное желание узнать, где и когда он видел эту картину: дорогу, всю в зелени, воду и замшелые скалы. Он изо всех сил напрягал память, пытаясь вспомнить те места, где гулял еще в детстве. Напрасно. Он перебрал все, вплоть до лесов Дурсун-бея и сосновых боров Каздага, припомнил все места, мимо которых когда-либо проходил или проезжал. Был он один на этой зеленой дороге или с кем-нибудь? И этого он не помнил. Картина, которая только что привиделась ему, не могла быть причудой воображения - слишком конкретны и осязаемы были детали. Все это он уже видел когда-то. Но когда? Может быть, во сне? Нет, то был не сон. Он наяву видел виноградники, и деревца черешен. Он измучил себя, но так и не вспомнил, когда это было. Он отвернулся от окна.