Дьявол внутри нас

- «Рана». В самом деле, есть такой роман, - не унимался Омер. - Да, да, припоминаю, когда-то читал… Но давайте рассудим: разве достаточно одного романа, чтобы иметь право называться писателем-романистом? Разве любой человек, который всю свою молодость жил только своим несчастьем, только о нем и думал, если он к тому же, благодаря многочисленным статьям, которыми кормится, набил руку и может грамотно передать свои мысли, не сумел бы изложить на бумаге это самое важное и, пожалуй, единственное событие своей жизни так, чтобы читатель был хоть немного заинтересован и растроган? Если роман «Рана» набрать нормальным шрифтом, он занял бы не более шестидесяти - семидесяти страниц. Как это признано всеми, его художественные достоинства весьма и весьма скромны. Неужели это вы называете выдающимся произведением, достижением искусства? Если бы я пережил то, что пережил Исмет Шериф, я сочинил бы романчик не хуже. По-моему, художник тогда становится художником, когда перестает писать только о себе!

Кривая шея Исмета Шерифа налилась кровью. Он весь затрясся и крикнул:

- Иначе и не может рассуждать тот, кто за всю свою жизнь не написал и двух строк! Мы не считаем себя вправе вмешиваться в работу уличного мальчишки - чистильщика сапог, но зато считаем совершенно естественным совать нос в работу художника. Совать нос в то, чего не понимаешь, - характерная черта полуинтеллигентов!

Омер рассмеялся:

- Меня не интересуют приемы и принципы чистильщика сапог. Но когда я вижу, что он плохо вычистил мои башмаки, я вправе высказать недовольство. Если же художник будет признавать право судить о его произведении только за своими коллегами, то нанесет этим ущерб лишь самому себе, потому что коллеги вообще гораздо пристрастней друг к другу, чем мы!

В зале засмеялись. Эмин Кямиль сделал вид, что снова хочет вступиться за Исмета Шерифа, но быстро переменил тему. Вначале никто не понимал, о чем он говорит, и лишь постепенно выяснилось, что о мусульманской мистике, которой с некоторых пор он стал увлекаться. За последний год молодой поэт сменил несколько увлечений: сначала это был буддизм, затем учение Лао-цзы и, наконец, Мухиддин Араби и Халлад-жи Мансур (Мухиддин Араби (1164 - 1240) - арабский теолог, автор многотомного сочинения «Мекканские откровения»; Халладжи Мансур (858 - 922) - арабский поэт-мистик, суфий). Он пересыпал свою речь нетвердо заученными арабскими изречениями, а также к месту и не к месту читал арабские бейты (Бейт - восточное двустишие).

- Я - истина! - Мансур глаголет.

Его устами Истина глаголет!.. -

произнес он и, сощурив глаза, осмотрелся по сторонам, чтобы убедиться в том, какое впечатление сия мудрость производит на слушателей.

- Эмин Кямиль, почитайте свои стихи, - попросил светловолосый господин, сидевший на председательском месте.

Его поддержали поклонники молодого поэта. Все смолкли, и Эмин Кямиль, не вставая с места, низким и довольно приятным голосом стал читать длинное стихотворение.

Казалось, в этом стихотворении были собраны воедино все страшные понятия и слова, существующие в турецком языке. Создавалось впечатление, что единственная цель автора - нагнать ужас на слушателей. В стихотворении говорилось о светопреставлениях, потусторонних голосах, кровавых зорях, адском пламени, смертельных ядах, фантастических призраках и о человеке, который, как Вильгельм Телль, стрелял из лука в яблоко, только стрела была пламенем, а яблоко - духом. Поэт кончил читать, но никто не проронил ни звука. Загадочность стихотворения и чувства, которые оно внушало, омрачили всех, как черная туча. Требовалось некоторое время, чтобы эта туча рассеялась.

Наконец председатель вспомнил, что первое слово и первое мнение по праву должно принадлежать ему.

- Необычайно! - воскликнул он. - Вот это стихи! Поздравляю!

Но, сообразив, что единственный способ показать свою компетентность в поэзии - это критика, он решил сделать хоть какое-нибудь замечание.

- Только одну строку я не совсем понял. Образ мне кажется… как бы это сказать, слишком сильным… Не знаю, как наши друзья находят эту строку:

Я выплюнул свои глаза, как бусы. ,.

Завязался жарский спор. Каждый высказывал свое мнение по поводу одной этой строки, поэт с нескрываемым сожалением смотрел на профанов, пытающихся растолковать смысл его творения, но был, однако, не в силах скрыть раздражение, вызванное критическими замечаниями.

- Ну, как тебе понравились стихи? - спросил Оме-ра Бедри.

- Не знаю… Я ничего не понял… Но, кажется, неплохо… Они производят странное впечатление!

Бедри кивнул головой и невесело усмехнулся.