Дьяволица

Ее зубы выбивали дробь о краешек стакана.

После нервного подъема наступила реакция, в безразличной, сонной, пьяной апатии сидела она у стола, смотря невидящими глазами на то, как хозяйничают в ее квартире.

Глава девятая УЛИКИ НАЛИЦО

Ей показали салфетку, смятую и выпачканную в чем-то желто-коричневом.

— Признаете ли вы эту салфетку вашей?

— Признаю.

— Признаете ли вы эту простыню?

— Да, это мои метки.

— Как вы объясните происхождение кровавого отпечатка руки на стене в спальне?

— Да, это моя рука!..

Она, не слыша, прослушала протокол осмотра и машинально подписала акт.

Не придала никакого значения полушепоту офицера с помощником.

— А его задержали?

— Точно так. Оказался по паспорту присяжным поверенным.

— Задержите до меня.

— Шибко ругается. Не в своем виде.

Покончив со всеми формальностями, офицер обратился к Лидии Львовне:

— Не пожелаете ли проститься, сударыня, с детьми? Я имею предписание вас арестовать!

— Дети! Где дети!.. Я не мать им… Я больше не мать! Я убила мужа… Я убила детей!..

Офицер не понимал, спьяна или со страха заговаривается женщина и пожал плечами.

— Подайте барыне одеться!

Еще никогда ему не приходилось слышать такой вой и такое голошение, каким разразилась Марина:

— На кого ты нас покидаешь! Барыня родненькая! Что без тебя барин молодой будет делать… Как дитя он малое, неразумное… Ой, горюшко, горюшко!..

Проснулись дети и заплакали.

Лидия не выдержала, бросилась в детскую и упала на колени и, ползая от кроватки к кроватке, то покрывала поцелуями ножки Тосика, то ножки Вандочки.

Даже офицер не решался прервать грубым окликом эту душераздирающую сцену.

Глава десятая РОКОВАЯ ВСТРЕЧА

Так легко дышится в Варшаве. В Петербурге еще зима: Петр Николаевич чуть-чуть не отморозил себе нос, накануне отъезда шныряя на Невском.

«Придется купить полусезонное пальто, ведь дела задержат недели на три.

Какой дивный город. В нем много от Парижа. Да и сами поляки сильно смахивают на французов.

Европейцы, настоящие европейцы, нам бы такую культуру!

Надо будет разыскать Топилина, он покажет город. И вообще не будет с ним скучно; не такой он парень, чтобы скучать.

Как его по отчеству? В гимназии звали Васькой. Ну да и так отыскать можно.

Василий Топилин… Журналист».

Тем лучше. Петр Николаевич никогда не соприкасался с бытом газетчиков. Вероятно, интересные люди.

По телефону ответили…

«…В редакции он бывает от шести. С восьми по театрам… Вы оставьте свой телефон. Приезжай… Как? Невзоров!.. Это ты, Петька!.. Черт возьми, неужели не узнал моего голоса! Впрочем, я его здорово изменил. Знаешь, дружище, я тебя за кредитора принял. Презираю эту нацию! Кстати, нельзя ли у тебя перехватить четвертную до субботы? Жена съест, если я приду без денег… Да, брат, женил-ъся… Скоропостижно женился… жена будет рада познакомиться с тобой… Я ей много про тебя рассказывал… И про то, как мы Немцу под подушку мерзлого судака положили… Врешь… Неужто забыл?.. Да, конечно, и ты тут был… Разве не был? Шли мы по Сенной в пять утра. Ночь всю продрызгали, намокли дьявольски… В башке трещит… Ну вот, ты видишь, продает рыбник мерзлого судака… Ты сдуру и спьяна купил… Потом пошли к Немцу, — к экзамену готовиться… Пришли, а Немец спит… Ты ему мерзлого судака незаметно под подушку засовал, а сам лататы… Проснулся Немец от страшного холода, мокроты и вони… Судак-то гнилым оказался… Оттаял, ха-ха-ха… и стал вонять! Немец после этого три недели со мной не разговаривал…»

Тщетно Петр Николаевич пытался прервать словоохотливого товарища и сказать, что ни в какой истории с судаком он не принимал участия, никакого Немца не знает и поэтому возмущен, зачем жене своей рекомендовал его с такой скверной, хулиганской стороны. Топилин не унимался:

— Рассказал ей и про гувернантку… Ведь это гениально!.. Всыпал на ночь ей в вазу незаметно соды и кислоты… Воображаю, какой она ночью гвалт подняла!.. Весь дом разбудила!.. Ха-ха-ха… Надо иметь такую изобретательную башку, как твоя… Рассказал ей и про твою Маньку-Ковбой-ку… А ведь ты, сознайся, дурака разыгрывал… Ты ей снимал квартирку, а жило с ней чуть не полкласса… Я сам разочек живнул… Ей-Богу, удрал от экстемпоралэ, домой возвращаться рано, отец догадается… Я к ней, она одна. Ну и живнул… Хорошие, брат, были времена! Наша гимназия славилась «ковбоями»… И теперь ничего себе, жить можно… Жена у меня покладистая… Хороший друг и как женщина… местами недурна… Но ревнючая, как дьявол. А я все по-прежнему… Я не могу так: разрешил половую проблему и успокоился… Жизнь должна быть задачником, целым задачником половых проблем… Ну, приезжай немедленно в редакцию. Я тебя жду… Надо бы на открытие съезда агрономов заехать… Да наплевать… По телефону справлюсь…

Глава одиннадцатая ХЛЕСТАКОВ В РЕДАКЦИИ

Топилина в гимназии еще прозвали Хлестаковым. Но все любили его за живость характера и неистощимую изобретательность в темах: он казался фокусником, который вытягивает у себя изо рта бесконечную ленту.