Следуя за ним, Монро пересек площадь и вошел в Теремной дворец. Возле каждой двери стояли молчаливые часовые, открывавшие их при приближении майора и сразу же закрывавшие за ними. Они миновали Проходные сени и прошли в конец Крестовой палаты. Здесь, возле двери в дальней стене, майор остановился и постучал. Изнутри последовало ворчливое разрешение войти. Майор открыл дверь, отступил в сторону и показал жестом, что Монро надо войти.
Третья палата в Теремном дворце – Золотая царицына палата, бывшая святая святых царей, куда постороннему было попасть труднее всего. Это – великолепная палата, отделанная красными, золотыми и мозаичными изразцами, с паркетным полом, покрытым толстым ковром. Она несколько меньше и уютней, чем остальные помещения. В этой палате цари работали и в полной конфиденциальности принимали послов. Возле окна для подачи челобитных стоял и смотрел наружу Максим Рудин. Когда Монро вошел внутрь, он повернулся к нему.
– Значит, насколько мне известно, вы покидаете нас, господин Монро.
Прошло двадцать семь дней с того момента, когда Монро видел его вблизи – в домашнем халате, покачивавшего в руках стакан молока в его личных апартаментах в Арсенале. Теперь он был одет в великолепно скроенный темно-серый костюм, почти наверняка сшитый лондонской фирмой Сэвайл Роу. На груди у него блестели два ордена Ленина и звезда Героя Советского Союза. Подобное одеяние несомненно более подходило для Царицыных палат.
– Да, господин президент, – ответил Монро.
Максим Рудин посмотрел на свои часы.
– Через десять минут – уже экс-президент, – небрежно бросил он. – В полночь я официально выхожу в отставку. Вы также, вроде бы, выходите?
Старая лиса отлично знает, что мое прикрытие нарушено в ту ночь, когда я встретился с ним, подумал Монро, и что поэтому я также обязан выйти в отставку.
– Да, господин президент, завтра я возвращаюсь в Лондон, чтобы выйти в отставку.
Рудин не стал приближаться к нему или протягивать руку для рукопожатия: он по-прежнему стоял в конце комнаты – там, где когда-то стояли цари, – в палате, где находился центр Российской империи. Он кивнул и сказал:
– Тогда желаю вам счастливого пути, господин Монро.
Он нажал на маленькую кнопку на столе, и сзади Монро открылась дверь.
– Прощайте, сэр, – сказал Монро.
Он почти уже повернулся, чтобы уйти, когда Рудин заговорил вновь:
– Скажите, господин Монро, что вы думаете о нашей Красной площади?
Монро замер, не зная, что сказать: это был необычный вопрос для человека, который только что пожелал вам доброго пути. Монро подумал и осторожно ответил:
– Она очень впечатляет.
– Да, впечатляет, – пробормотал Рудин, как бы взвешивая его слова. – Возможно, она не так элегантна, как ваша Беркли-сквер, но иногда и здесь вы можете услышать, как поют соловьи.
В Монро в этот момент было не больше жизни, чем в нарисованных над его головой на потолке святых. Он почувствовал, как к горлу подступает приступ тошноты. Они взяли ее и выпотрошили все: не имея возможности сопротивляться, она рассказала им все, даже свой псевдоним и пароль – старую песню о соловье, который поет на Беркли-сквер.
– Вы расстреляете ее? – глухо спросил он.
Казалось, Рудин был по-настоящему удивлен.
– Расстреляем ее? С чего это мы станем ее расстреливать?
Значит, ее сошлют в лагерь на жизнь, которая не сильно отличается от смерти, – женщину, которую он любил, которая была так близка к тому, чтобы выйти за него замуж в его родной Шотландии.
– Тогда что же вы с ней сделаете?
Престарелый русский в шутливом удивлении приподнял бровь.
– Сделаем? Да ничего! Она – верная женщина, настоящий патриот. Она восхищена вами, молодой человек. Не в любовном смысле – вы понимаете, – но вообще восхищена…
– Я не понимаю, – сказал Монро. – Как вы узнали?
– Она попросила, чтобы я рассказал вам, – ответил Рудин. – Она не будет домохозяйкой в Эдинбурге, не будет миссис Монро. Она никогда не сможет больше увидеться с вами. Она не хотела, чтобы вы беспокоились или боялись за нее. С ней все в порядке, она пользуется уважением, находится среди своего народа. Она попросила меня передать вам, чтобы вы не беспокоились.
Внезапное осознание правды было почти так же ужасно, как и терзавший до этого страх. Монро смотрел на Рудина и чувствовал, как неверие постепенно покидает его.
– Она была вашей, – наконец сказал он, – была вашим агентом с самого начала. С самой нашей первой встречи в лесу, сразу же после того, как Вишняев сделал предложение о начале войны в Европе. Она работала на вас…
Поседевший на кремлевских интригах старый лис пожал плечами.
– Господин Монро, – ворчливым голосом произнес старый русский, – как же еще мог я донести мои послания президенту Мэтьюзу, чтобы быть в полной уверенности, что им поверят?