– Химик настаивал на том, чтобы провести контроль качества. Но молодой функционер из Москвы хотел, чтобы всю произведенную продукцию отгрузили немедленно. У них возник спор. В конце концов они согласились на компромисс. Химик требовал проверки каждого десятого мешка с материалом для оболочки, то есть всего двадцати восьми мешков. Функционер же не давал разрешения больше, чем на один. Здесь произошла третья ошибка. Новые мешки хранились на складе рядом с семидесятитонным запасом, который остался с прошлого года. Один из складских грузчиков, получив приказ отправить один-единственный мешок в лабораторию для проверки, выбрал один из старых мешков. Исследования показали, что качество материала было удовлетворительным, и вся партия была отгружена.
Доклад был закончен, больше можно было ничего не говорить. Конечно, он мог попытаться объяснить, что наложение трех ошибок – механической неисправности, неправильного решения, принятого двумя людьми, которые находились под грузом тяжелой ответственности в случае несвоевременного исполнения задания, наконец, небрежность складского рабочего – все эти звенья соединились в одну цепочку, которая привела к катастрофе. Но это было уже не его делом, и он совершенно не собирался лепетать что-то в защиту других людей. Тишина в комнате была совершенно убийственной.
Ее разорвал Вишняев, холодно и четко сформулировавший свой вопрос:
– Каково в точности влияние избыточной дозы «линдана» в этом ртутно-органическом соединении? – спросил он.
– Товарищ… вместо защитного действия он начинает оказывать токсическое воздействие на прорастающие семена. Если ростки вообще появляются из земли, то выглядят искривленными, больными и окрашенными в пестро-коричневый цвет. На таких стеблях практически нет зерна.
– И сколько же яровых было поражено? – холодно поинтересовался Вишняев.
– Примерно четыре пятых, товарищ. Семьдесят тонн, оставшихся из запаса, – совершенно нормальны. А двести восемьдесят тонн нового материала были все погублены из-за заклинившего клапана в бункере.
– Значит, этим токсичным материалом было обработано все семенное зерно, которое затем было высажено?
– Да, товарищ.
Две минуты спустя профессора отпустили восвояси. Вишняев повернулся к Комарову.
– Простите мне мое невежество, товарищ секретарь, но мне так кажется, что вы знали кое-что заранее об этом деле. Что случилось с тем функционером, который заварил эту… кашу? – Он использовал грубое русское выражение, которое относится к куче собачьего дерьма на мостовой.
В разговор вмешался Иваненко, заявивший:
– Он у нас в руках, также как и химик-аналитик, нарушивший свои обязанности, складской рабочий, единственной бедой которого является недостаток ума, и вся команда инженерных специалистов, занимавшихся техническим обслуживанием оборудования, – эти, правда, заявляют, что потребовали и получили письменный приказ закругляться со своей работой до того, как она была завершена.
– Этот функционер… он сказал что-нибудь? – спросил Вишняев.
Перед глазами Иваненко предстал образ совершенно сломленного человека, находившегося в подземных камерах Лубянки.
– Довольно много, – пробормотал он.
– Он что, – саботажник, фашистский агент?
– Нет, – со вздохом произнес Иваненко. – Просто идиот, амбициозный партаппаратчик, из кожи лезший вон, чтобы сделать даже больше, чем ему было приказано. В этом вы на меня можете положиться. К этому моменту нам известно все, что у этого парня творится под черепной коробкой.
– Ну и последний вопрос – просто для того, чтобы все мы полностью осознали размеры этого дела. – Вишняев быстро повернулся к невезучему Комарову. – Нам известно уже, что из ожидаемых ста миллионов тонн озимых мы получим всего пятьдесят миллионов тонн пшеницы. Сколько же мы теперь получим в текущем октябре яровой?
Комаров метнул на Рудина взгляд. Тот неприметно кивнул.
– Из ста сорока миллионов тонн яровой пшеницы и других зерновых культур, на которые мы рассчитывали, теперь сможем получить не больше пятидесяти, – тихо выговорил он.
В комнате воцарилось ошеломленное, ужасающее молчание.
– Это означает, что полный урожай составит сто миллионов тонн, – выдохнул Петров. – Для обеспечения потребностей страны недостает порядка ста сорока миллионов тонн. Мы смогли бы справиться с дефицитом в пятьдесят, даже – семьдесят миллионов тонн. Мы проделывали уже такое раньше: перебивались кое-как, были, конечно, нехватки, да прикупали сколько могли на стороне. Но это…
Рудин закрыл заседание.
– Мы столкнулись с самой серьезной проблемой, с какой нам когда-либо приходилось иметь дело, включая китайский и американский империализм. Предлагаю теперь отложить это дело, а между тем каждый пусть подготовит свои соображения. Само собой разумеется, что это сообщение не должно стать известным никому за пределами этой комнаты. Наша следующая встреча состоится ровно через неделю.
Когда тринадцать человек и четверо референтов поднялись со своих мест, Петров повернулся к невозмутимому Иваненко и негромко пробормотал:
– Это уже не нехватки, это – голод.