– Да около месяца.
– И уже ждете не дождетесь, когда уедете?
– Немцы мне уже начали надоедать.
– Вне зависимости от количества выпитого пива, – добавил он шутливо. – А сколько еще пробудете?
– Да пару недель. А потом махну в Париж. Вот куда я стремлюсь. Французы мне всегда нравились.
– О-о, – согласился он, – французы – это те же немцы, только с хорошей едой.
Так мы перекидывались ничего не значащими фразами, а потом до моего отъезда в Париж несколько раз встречались в барах или в ресторанах за обедом. Похоже, он поверил, что я из госдепартамента, по крайней мере, уточняющих вопросов не задавал. Может, он и подозревал, что я сотрудник ЦРУ, но мне об этом не известно. Раза два, когда я обедал с друзьями из «фирмы» в «Ауэрбах келлер», одном из немногих приличных ресторанов города и популярном среди иностранцев, он случайно приходил туда, видел меня, но не подходил, возможно, понимая, что мне не хочется знакомить его с моими коллегами. Он мне, вообще-то, нравился, и вот почему: был он журналистом или не был, но он никогда не лез с расспросами, не выведывал информацию и не интересовался, чем я в действительности занимаюсь в Лейпциге. Он мог быть грубым в беседе, допускать даже глупости – что вызывало смех у нас обоих, – но в то же время мог быть и чрезвычайно тактичным. Оба мы вели одну линию, делали одно дело, что, вероятно, и влекло меня к нему. Оба мы охотились за информацией, разница заключалась лишь в том, что я собирал ее на теневой стороне улицы.
И вот теперь, увидев Майлса по телевидению, я поднял трубку стоящего у постели телефона. Было уже полвторого ночи, но в вашингтонской студии компании «Си-эн-эн» кто-то дежурил, без сомнения, из молодых практикантов. Он-то и сообщил мне нужную информацию.
Мы встретились с Майлсом Престоном за завтраком рано утром в гостинице «Палм». Он был все такой же энергичный и радушный, как и прежде.
– А ты женился вновь? – спросил он после второй чашки кофе. – То, что случилось с Лаурой в Париже… Боже мой, не знаю, как ты только пережил такое несчастье…
– Да, – перебил я. – Женат на женщине по имени Марта Синклер… Она детский врач.
– Врач, говоришь? Беда с ними, с врачами, Бен. Жена должна быть в меру умной, чтобы оценить ум мужа, и глупой, чтобы восхищаться им.
– Она, может, немного смышленее того, что требуется, но это ради моего же блага. Ну а как насчет тебя, Майлс? Помнится, у тебя был довольно устойчивый поток женщин.
– Никогда не совершал грязных поступков. Разве только угодишь в женские руки, но и то быстро выскальзываешь из объятий. – Он сдавленно рассмеялся и знаком подозвал официантку, чтобы заказать третью чашку кофе. – Синклер, – пробормотал он. – Синклер… На наследнице владельца большого магазина ты, конечно, не женился бы, не так ли? Уж не дочка ли Харрисона Синклера?
– Она самая.
– В таком случае прими мои соболезнования. Его что… убили? А, Бен?
– Ну ты, Майлс, как всегда, проницателен. Почему спрашиваешь?
– Извини меня, прости. Но в своем деле… не могу же я отмахиваться от слухов.
– Ну что ж, а я-то надеялся, что ты, возможно, сумеешь просветить меня на этот счет, – сказал я. – Убили его или нет, понятия не имею, но ты не первый даешь мне намек на такую возможность. Смысла в этом не вижу: насколько мне известно, у моего тестя личных врагов не было.
– Тут мыслить личностными категориями не следует. Вместо этого нужно руководствоваться политическими соображениями.
– Как это?
– Харрисон Синклер был известен как открытый и активный сторонник оказания помощи России.
– Ну и что?
– А то, что многие не хотят ей помогать.
– Конечно, – заметил я. – Немало американцев выступают против того, чтобы бросать деньги России. Они говорят: хорошие деньги не след давать после плохих дел, и все такое прочее. Особенно сейчас, во время глобальных финансовых трудностей.
– Да не это я хотел сказать. Есть такие люди – нет, не так, лучше назвать их силами, Бен, – которые хотят совсем уничтожить Россию.
– Что за силы такие?
– Вот рассуждай: Восточная Европа полностью развалилась. Она богата природными ресурсами, но ее раздирают разногласия. Многие восточные европейцы успели позабыть сталинские порядки и снова мечтают о диктатуре. Собственно, Восточная Европа уже созрела для этого. Кажется, Вольтер сказал примерно так: «Мир – это огромный храм, в котором царит разлад».
– Я как-то не усекаю твоей логики.
– Германия, парень. Германия – вот что главное. Мы вскоре увидим рождение новой германской диктатуры, и возникнет она, Бен, совсем не случайно. Ее возрождение замышлялось еще в добрые старые времена. А те, кто замышлял, вовсе не хотят иметь возрожденную, усиливающуюся Россию. Нужно всегда помнить, что германо-российское политическое соперничество явилось главной причиной возникновения в нашем столетии двух мировых войн. Слабая Россия – залог силы Германии. Может – лишь только может, – твой тесть, будучи влиятельным сторонником становления сильной демократической России, встал кое-кому поперек пути. Кстати, а кого прочат вместо него?
– Траслоу.