Дьявольские балы

Но куда? Только обратно в морг. Люси загородила меня и раскинула руки, словно одной своей волей могла остановить Сета.

— Что тебе здесь нужно? — голос ее дрожал. — Она уже умерла. Дважды монетку не подбросишь.

Сет самоуверенно расшаркался.

— Ты же сама сказала, это я подбросил ее монетку. И если я захочу, она моя.

Барнабас побледнел.

— Вы никогда за ними не возвращаетесь. Ты... — Он бросил взгляд на камень в кулоне у Сета. — Ты не черный жнец?

— Нет, — Сет осклабился, словно Барнабас удачно пошутил. — Немножко повыше рангом. Тебе не справиться. Давай, Барнабас, уходи, да и все. Тогда останешься цел.

Я беспомощно уставилась в карие глаза Барнабаса. Он понял, как мне страшно. И явно собирал в кулак всю свою храбрость.

— Барнабас! — в голосе Люси звучал ужас. — Не надо!

Но тот уже бросился на темную фигуру в черном шелке. Сет обернулся. Одно небрежное и оттого еще более пугающее движение ладони — тело Барнабаса обмякло, он отлетел назад, ударился о стену и уже без сознания сполз на пол.

— Беги! — крикнула Люси и подтолкнула меня в сторону морга. — Оставайся на солнце. Не позволяй черным крыльям коснуться тебя. Мы найдем подмогу. Кто-нибудь тебя разыщет. Выбирайся отсюда!

— Как? — воскликнула я. — Он загородил единственную дверь!

Теперь Сет направил удар на Люси. Она рухнула где стояла. Я осталась одна. Лаборант куда-то смылся или прятался под своим столом. У меня зуб на зуб не попадал. Я выпрямилась во весь — какой-никакой — рост и одернула платье. Вот я и влипла хуже некуда.

— Она хотела сказать, — голос Сета по-прежнему казался знакомым и чужим одновременно, — беги сквозь стены. Скорее спасешься от черных крыльев на солнце, чем от меня под землей.

— Но я не могу... — начала было я, а потом взглянула на двери. Я же прошла сквозь них, когда они приоткрылись всего сантиметров на десять. Да кто я теперь? Призрак?

От улыбки Сета меня пробрал озноб.

— Рад тебя видеть, Мэдисон. Теперь, когда я и в самом деле тебя... вижу, — он развязал маску, и она соскользнула вниз. Красивое лицо, словно у ожившей статуи.

Я облизнула губы и тут же похолодела, вспомнив о поцелуе. Прижала руку к груди и попятилась — тогда амулеты Барнабаса и Люси перестанут на меня

действовать и я смогу пройти сквозь стены. Раз этот мистер Мурашка думает, что мне такое под силу, — может, он прав?

Сет следовал за мной по пятам.

— Мы уйдем вместе. Никто не поверит, что я срезал твою душу, пока я не брошу тебя к их ногам.

Я отступала, стуча каблуками. Барнабас и Люси были по-прежнему распростерты на полу.

— Спасибо, я, пожалуй, останусь.

Сердце колотилось, и вот я уперлась спиной в стену. От неожиданности вскрикнула. Так далеко от этих двоих я бы уже начала таять. Но нет. Я уставилась на серый камень на шее у Сета. Точно такой же, как у них. Проклятье!

— У тебя нет выбора, — сказал Сет. — Я тебя убил. Ты моя.

Он схватил меня за руку. В мгновенном приливе сил я вырвалась.

— Да черта с два! — И пнула его по голени.

Сет согнулся, хрипя от боли, но не отпустил меня. Зато я сумела дотянуться до его волос и вцепилась в них, а потом двинула ему коленкой по носу. Противно хрустнул хрящ.

Ругаясь на чем свет стоит, Сет выпустил мою руку.

Надо было выбираться. А для этого — оставаться материальной. С колотящимся сердцем я взялась за ремешок и сдернула с Сета кулон. Камень огнем жег

руку, но я только крепче зажала его в ладони. Я готова была терпеть, лишь бы больше не таять.

Сет упал, все лицо его залило кровью, словно он напоролся на стеклянную стену.

— Мэдисон... — прохрипел с пола Барнабас.

Я обернулась. Глаза его были полны боли, и он никак не мог сфокусировать на мне взгляд.

— Беги, — с трудом выговорил он.

Сжимая в руке амулет, я кинулась в коридор. И побежала.

3

— Пап!

Я стояла на пороге и с бьющимся сердцем прислушивалась. В доме — папа всегда содержал его в чистоте и порядке — было тихо. Только за моей спиной жужжала на утреннем солнце газонокосилка. Золотое сияние лилось внутрь и вспыхивало на паркете и перилах лестницы, ведущей на второй этаж. Я всю дорогу бежала — на каблуках и в этом противном платье. Люди на меня пялились. А я вдобавок совсем не устала, и это меня слегка встревожило. Сердце стучало не от напряжения, а от страха.

— Пап?

Я шагнула внутрь, на глаза навернулись слезы, когда сверху донесся дрожащий недоверчивый голос:

— Мэдисон?

Я перепрыгивала через ступеньки, путалась в подоле, хваталась за перила и наконец взобралась наверх. И вот я на пороге своей комнаты, в горле ком. Папа сидел среди моих открытых, но так и не распакованных коробок. Он словно постарел, худое лицо было совсем изможденное от боли. Я не смела двинуться с места. Просто не знала, что делать.

Он смотрел широко раскрытыми глазами, будто меня здесь и не было.

— Ты даже вещи не разложила, — прошептал папа.

Горячая слезинка капнула из ниоткуда и скатилась мне на подбородок. Увидев папу таким, я поняла, что и правда должна напомнить ему о лучших временах. Я нужна ему. Нужна как никогда и никому на свете.

— Пап... прости, — только и смогла беспомощно выговорить я.