Дьявольские шутки

Она долго провожала их взглядом, даже когда они скрылись, снова стала серьезной и настороженной. Исаак вытащил из мешка бутылку вина и протянул ее ведьме. Ханна долго рассматривала, будто хотела удостоверится, что это вино — подходящее, а после уверенно кивнула то ли Исааку, то ли самой себе. Мальчик пожал плечами и скрылся из виду: он не очень любил смотреть, как ведьма проводила ритуалы. Они пугали его, и Исаак после этого плохо спал ночами, а Ханна ни к чему его не принуждала.

Небо за окном в одну секунду потемнело, солнце скрылось за тучами. Ханна удовлетворённо улыбнулась и уверенно подошла к шкафчику. Чаша, синяя свеча, чёрная ткань. Кусок бумаги, на котором стал проявляться портрет Эйлерта Лира. Ханна села за стол, наполнила чашу водой, а свечу зажгла. Портер Эйлерта поставила в воду. Взяла бутылку вина.

— Жертвую Посейдону во имя Эйлерта Лира.

Ханна вышла из дома, не сказав ни слова, и направилась к морю. Синяя свеча в доме ещё горела, но вода из чаши исчезла. Небо стало черным, раздались несколько раскатов грома, сверкнула молния. «Пандоры» в порту уже не было, но Ханна шла не в порт — в более отдаленное от чужих глаз место, заброшенное, неизвестное, нелюдимое.

Она зашла в море по щиколотку. Подол юбки намок и стал темным.

— О Духи вод и водных просторов! О Царица водная и Повелитель морей Нептун-Посейдон! Оберегайте его от волн и от тумана, от препятствий и подводных скал, от всякой беды, напасти на море. Живым пойдёт и живым выйдет вскоре, — Ханна твердила заклинание завороженно, уверенно, но глаза её заволокла серая пелена. — О Душа морская, сопроводи его, оберегай, охраняй, всякое зло от него прогоняй. Да будет мой оберег крепким! Да будет мое слово цепким! Его в море оберегаю от беды и напасти. Да будет так. Заклинаю.¹

Она повторила это семь раз. И вылила все вино в море.

Вернулась домой. Потушила свечу.

Исаак выглянул из-за занавески и помог Ханне убрать все на место. Он хотел о чём-то её спросить, но не решился: непривычно серьезной и молчаливой сегодня была гадалка, и мальчик только налил ещё немного клюквенной настойки и оставил её в покое.

ГЛАВА 18

«ИСПОВЕДЬ: ПУТЬ ДЕМОНОВ»

 

— Пятый путь оказался не таким страшным. На фоне всего остального, что со мной делали, Путь Демонов — лишь маленький жалкий отголосок той жестокости, протекающей по венам каждого Инганнаморте. Демоны оказались более благосклонны в отличие от асеров, зверей, людей и… в последствии богов. Вот уж не знаю, почему именно демоны.

В этот раз они расщедрились. Не беспокоили меня до тех пор, пока раны полностью не затянулись, оставляя после себя грубые, шероховатые шрамы. Где-то очень глубоко внутри себя я надеялся, что со временем у меня исчезнут даже они, но я ошибался: шрамы никогда не исчезали. Совершенно не хотелось, чтобы эти мерзкие отметины навсегда остались на моём теле мёртвым напоминанием о том, через что мне пришлось пройти.

Я пытался думать об этом как о том, что сделало меня сильнее. Но в итоге единственное, что чувствовал, это полное отсутствие какой бы то ни было силы. Мне просто хотелось отдохнуть. А лучше — умереть. Не уверен, что это помогло справляться с трудностями, потому что неуверенность, страх, зачастую животный ужас или паника по-прежнему были моими верными спутниками.

Пытался задвинуть в самый дальний уголок своего сердца, закрыть на замок и выбросить ключ от этого замка, чтобы никогда не вспоминать того кошмара, но… Не вышло. Не знаю, где именно я налажал, потому что даже в тот непродолжительный период моей жизни, который я готов с уверенностью назвать счастливым, я чувствовал за спиной голодных призраков, во весь рот улыбающихся мне своими безумными улыбками.

Тебе не надоело меня слушать, священник? — вдруг спросил Рагиро. Голос звучал насмешливо, но дикая отстраненная грусть пробивалась сквозь трещины.

Отец Мартин сначала покачал головой, нахмурился непривычно по-доброму и с толикой грусти — он сам не мог определиться, что чувствовал сильнее — и только потом ответил:

— Ни в коем случае, Рагиро. Продолжайте.

— Для постороннего человека ты слишком внимателен, священник. Мне не нравится.

— Я, кажется, вообще вам не нравлюсь, — со слабой улыбкой заметил отец Мартин. Он был абсолютно не против враждебности в свою сторону, пусть она и спадала с каждым вновь произнесённым словом. — И это уже нравится мне.

— Что именно? — не догадался Рагиро, с трудом поднялся на ноги и, обогнув сидящего Мартина, подошел к стене, на которой в разное время были выцарапаны чужие имена, фразы, цифры. За несколько часов из чуждых они стали привычными, почти родными, но все же недостаточно, чтобы уделять им должное внимание, как сейчас делал Рагиро.

— Что я вам не нравлюсь, — честно ответил отец Мартин. — Не поймите меня неправильно, просто обычно я сталкиваюсь с открытостью и дружелюбием. Дружелюбие может быть искреннее, а может оказаться лицемерием. Но я не встречал человека, который мог бы так откровенно что-то говорить. Особенно если это что-то — признание в ненависти.