Дьявольский интерфейс

Мы с Длинным Копьем выглядели потрясающе. Яркая боевая раскраска делала нас незаметными среди тщикагской экзотической публики. Воздухолет мы покупать не стали — Длинное Копье просто украл двухместный тихоходный аппарат. Первым делом мы разломали панель управления и разорвали все провода. Оставили только двигатель. Теперь наша птичка не станет чирикать. Под руинами Театра Лирической Оперы мы нашли заброшенный вход в соляные копи.

Шахта была завалена всяким хламом — ее в течение века использовали как мусорную яму. Пришлось прожигать ее, чтобы добраться до штрека. Внизу тоже мусора хватало. Среди мусора я нашел исправный саксофон. Вцепился в него и проглядел редкий десятицентовик эпохи Никсона, который поднял мой спутник.

Длинное Копье посмеивался, разглядывая подземные ошметки цивилизации. Мне нравился его скептицизм. И вообще он мне нравился. Высокий, гибкий, уверенный в себе — и всегда как сжатая пружина. На испангле парень знал только три слова: да, нет и Капо. Видно, он был неплохим помощником великому Капо Рипу.

Внизу стояла чертовская жара, и на нас не было ничего, кроме набедренных повязок. Машина шла в сторону Джи-Эм, за рулем сидел Длинное Копье. Я, исходя из того, что под землей нам потребуется освещение, запасся дополнительным прожектором. На деле же оказалось, что от стен подземных проспектов исходило слабое зеленоватое свечение, наподобие люминесцентного. Быть может, радиоактивное, черт его знает. Но этого света хватало, чтобы двигаться без страха врезаться во что-нибудь. Возможно, мы при этом получали больше рентгенов, чем нужно. Я волновался не только за индейца. Как бы лишнее облучение не спровоцировало канцелепру!

Было такое впечатление, что мы живыми попали в ад. Широкие туннели, погруженные в ядовитый зеленый полумрак, отводные штреки, которые нам приходилось исследовать все до одного — пока туннели не становились слишком узки для машины. Я исходил из того, что если не проходит наш черепахоподобный воздухолет, то и аппарат с капсулами не мог пройти. Исключение совсем узких туннелей экономило массу времени. Мы поели и поспали один раз. И продолжали поиски. Потом еще раз поели и поспали. После третей трапезы и третьего пробуждения Длинное Копье вопросительно посмотрел на меня. Я покивал головой, и мы продолжили поиски в прежнем молчании.

Я размышлял насчет Раджи. Мне все еще не верилось в его предательство

— невзирая на слова Гилеля и кинжал-улику. Я всегда восхищался великолепием Раджи. Он был и остается верховным правителем и божеством одной маленькой горной страны, которая называется Махабхарата, сокращенно

— Бхарата. Там есть несколько плодородных плоскогорий, но главной доходной статьей страны являются полезные ископаемые. Всякий раз, когда потребности новейшей технологии или капризы богачей порождают нужду в каком-либо минеральном сырье, его непременно находят в недрах Бхараты. Пример тому: когда в уральских горах нашли чистую платину, выяснилось, что бхаратские женщины уже которое поколение носят бусы из платиновых шариков.

Во время нашей первой встречи на средиземноморском курорте Раджа выглядел воистину царственно: кожа тускло черная (не как у М'банту, кожа которого отсверкивает), орлиный профиль, большие темные глаза, красиво очерченные скулы узкого лица. Он говорил певуче, умел тонко пошутить. А уж как красиво он одевался! Какие величавые манеры! Аристократ до кончиков ногтей. Никаких демократических поползновений. Ни прежде, ни теперь. Высшая каста — что вы хотите! Как ни досадно, демократический балагур Эдуард Курзон ему сразу не понравился.

Мне рассказывали, что во время своего первого посещения Западной Европы — еще в наполеоновские времена — Раджа вел себя чудовищно. У него на родине, в Бхарате, подданные по традиции все что ни делал их верховный правитель и верховное божество считали правильным и безупречным. Любой поступок был хорош, если его совершал живой Бог. В Европе его простота нравов шокировала. К примеру, он без смущения справлял естественные потребности на публике. Когда он появлялся, ни один паркет в дворцах аристократии, ни одна кадка с экзотическим растением не могли чувствовать себя в безопасности. Со временем он, конечно, научился вести себя по-европейски — хотя я мог только гадать, кто был тем храбрецом, что осмелился заговорить с Раджой о некоторых особенностях его поведения и переучить его. Требовалась отвага Наполеона. Возможно, это и был сам Наполеон. Или же его сестра Полина, сделавшая Раджу своим очередным любовником.