Дьявольский полк

Другой раненый был башенным стрелком, воевавшим сравнительно недавно. Он был ранен пистолетной пулей. Командир его танка, обер-фельдфебель Бретт, заряжал пистолет и случайно выстрелил в товарища.

Американца, который сделал Шмидту переливание крови, капрала из Лаббока, штат Техас, мы спрятали от прибывшей забрать пленных команды. Четыре дня спустя подвезли его на танке почти вплотную к американским позициям и позволили выпрыгнуть. Перед этим подбили ему глаз и выбили зуб, золотой, который, как ни странно, не захотели взять ни Порта, ни Малыш. Ударили пряжкой ремня по голени, от чего она сильно распухла. Он был наполовину евреем. В таком виде, сказал он нам, попросив сделать это, его отправят обратно в Штаты и больше уже на фронт не пошлют. Добровольно на фронте оставались только идиоты, но, разумеется, такие были и на той, и на другой стороне. Не скажу, что мы их презирали. Большинство из нас в самом начале пошли в армию добровольцами, поэтому в глубине души мы испытывали некое восхищение крепкими ребятами, которые не уклонялись ни от чего и принимали все последствия своего добровольчества.

Мы уложили раненых в ряд на обочине дороги и вызвали по радио автомобили-амфибии и бронетранспортеры, которые заполнили окровавленными, стонущими людьми.

Порта и я подняли одного и увидели в зияющей ране на спине выпирающую часть легкого. Малыш принес капрала, у которого снесло половину черепа, обнажив мозг. За кучей мусора мы обнаружили офицера, лицо которого срезало снарядным осколком. Убитых сложили в две большие кучи. Большинство их походило на обугленные мумии. Над ними кружились тысячи мух. Мы вырыли братскую могилу. Неглубокую, лишь бы прикрыть их землей. Сладковатый трупный запах был тошнотворным.

Один из пленных, штаб-сержант, сидел перед танком майора Майка и говорил. Ему дали шнапса, и он был полупьяным. Он выдал все; сказал, что они дали сигнал зеленой ракетой, что район очищен от противника. Несколько товарищей смотрели на него с презрением. Потом он увидел такое же презрение в наших глазах и понял, что наделал. Схватил пистолет Барселоны, сунул ствол в рот и нажал на спуск. Мы могли бы остановить его, но никто из нас не шевельнулся.

Майор Майк презрительно пнул труп.

— Кровавая штука война, — негромко произнес Старик.

Майор написал для радиста текст сообщения:

«Носорог Свинье. Уничтожено 36 танков, 10 грузовиков, 17 легковых машин. Число убитых не установлено. Наши потери: убит один рядовой; ранены фельдфебель и унтер-офицер. Жду встречи с противником. Продолжаю на свою ответственность. Связь прерываю. Конец».

Мы понимающе улыбнулись. Майор Майк хотел сам разделаться с полком противника. Прошедший путь от унтер-офицера до майора, он решил блеснуть и показать штабистам, что не только они способны шевелить мозгами. Разрыв радиосвязи был очень ловким ходом. В течение трех-четырех часов с нами никто не сможет установить контакт. Это была игра на высокие ставки, но если майор Майк сможет одержать верх, он прославится. Если потерпит неудачу и вернется живым, то очутится в военной тюрьме в Торгау. Таков суровый армейский закон.

— По машинам, — приказал Майк. — Танки — впе-е-ред!

Мы высовывались из люков, проезжая через полосу молодых деревцев к речке с дурно пахнувшей водой и грязью, где отравляли воздух несколько раздувшихся коровьих туш.

Танк лейтенанта Герберта застрял. Он просто толкал перед собой грязь, пока не увяз безвылазно.

Майор Майк с яростной руганью вылез их своего танка и зашагал, погружаясь по колено в грязь. Пнув дохлую крысу и злобно сверкнув глазами на высунувшегося из люка лейтенанта, спросил:

— Приятель, ты соображаешь, что делаешь?

Лейтенант Герберт пробормотал, что такое может случиться с каждым.

— В моей роте не бывает случайностей, — заревел майор Майк. — Ты сейчас не разгуливаешь по Курфюрстендамм[52]. Ты на войне и командуешь танком, стоящим миллион рейхсмарок. На миллион мне наплевать, но твой танк мне нужен. Какой только болван произвел тебя в лейтенанты? Байер, вытащи его!

Малыш со стрелком злополучного танка прикрепили к крюкам буксировочные тросы.

Толстые стальные тросы запели, натянувшись, как струны скрипки. Они могли лопнуть в любой миг и, если бы задели человека, убили бы его на месте. Нам приходилось видеть такое.

Стрелок так испугался, что выпустил крюки и спрятался за танком. Малыш запустил в него горстью грязи за неимением ничего лучшего.

— Погоди, я доберусь до тебя, мерзкая тварь!

Потом навалился животом на тросы и ухватился изо всех сил за крюки.

— Если тросы лопнут, — пробормотал Старик, — они превратят его в кашу.

— Un bon soldat[53], — произнес Легионер, одобрительно кивнув.

— Но туп, как дырка в коровьей заднице, — усмехнулся Порта.