Дьявольский рай. Почти невинна

Какое-то время я смотрела просто так, питаясь его неподвижной спиной, смакуя каждую секунду этого визуального поглощения, пытаясь сбалансировать все орущее-вопиющее внутри меня, и потом я уже кралась вниз по ступенькам, и уверенность, о, дикая, всеобъемлющая уверенность в собственных силах сжала меня в своих тисках. Я не боялась ничего. Я ни о чем не думала. Я знала, что я делаю и что это сулит. Меня ничто не может смутить, и даже пара вульгарных задокруток справа от его смуглого плеча не могли затронуть нечто чувствительное на струнах моего сердца. Я просто зашла ему за спину (настоящий!), тихо-тихо, как крадущаяся пантера. И дерзко постучала его по плечу.

Он вздрогнул и обернулся.

Я вздохнула и улыбнулась.

– Какими судьбами? – шелковистый ласковый голос. Доброжелательство во всем гепардовом матово-оливковом существе. Смотрит снизу вверх и слегка щурится. Довольно симпатичная бабенка с губами в форме сердечка очень недружелюбно, причем в упор, таращится на меня.

– Такими вот судьбами. Думаю, дай зайду. Я еще сверху тебя увидела, – не в силах стоять на ногах, я села на лежак рядом, застеленный чьим-то белым полотенцем.

Ласковая, как всегда несущая в себе что-то безошибочно лунное, очень вкрадчивая улыбка затронула и постепенно распространилась по его тонким губам.

– А что, из твоих никого нет?

– Нет. Зинка со всеми в Ялте, а я... а я нормально. Просто ошиблась в подсчетах, – неловко ухмыльнулась, ровно настолько, насколько позволяла та знойная буря, бушующая в моих перегревшихся мозгах.

– Пожелания есть? – потаенная двусмысленность. Я была в таком остолбенении, что просто не успела пробиться в диамантовое поблескивание сокровенного подтекста.

– Нет...

– Ну, тогда посиди тут. Хочешь искупаться? Или на тебе нет купальника? Нет?

– Нет.

– А тут, где ты сидишь, – занято. Иди сюда. – Он едва-едва, сквозь зефирную сладость и мое оцепенение касался своей горячей грудью моего пушистого плеча. Я почувствовала, как от него исходят волны той самой демонической силы. И что может поделать такое податливое существо, как я? Мой наркотик... мой морфий, опий, героин, крек и гашиш! Мое сокровище, которое, как солнце, поддерживает жизнь, но ласкающие прикосновения невозможны! Солнце! Солнце, восходящее только изощренными и редкими до отчаяния днями приморских вояжей!

– Так ведь лучше, правда? – продышал он, трогая теплом своего дыхания мою вспыхнувшую щеку. Я заерзала, пытаясь пристроиться с наилучшим контактом. Именно так. Нас соединяли стремительные, тончайшие в мире прикосновения, напоминающие чем-то цветастое мелькание кадров в ярком и бессмысленном клипе – радужное скольжение гладкого горячего тела по одному лишь золотистому пушку, по моей детской лопатке.

Остальное было делом чистой формальности. Магический ритуал приглашения к соответствующему занятию. Сначала, так сказать, по окружности: что делала, с кем была, о чем думала, как спала. Почувствовав достаточный наплыв ожидаемых намеков, вражеская сторона предложила мне пойти туда, откуда я только что появилась. Имеется в виду Генеральский пляж, и путешествие туда должно быть совершено, разумеется, вместе. И единственным ясным поводом удаления куда-либо вообще было мое дикое желание искупаться, принимая во внимание факт (существенный) отсутствия купальника.

– Я только переоденусь. – И, схватив свои оливковые шорты, умчался куда-то в бетонную тень, ставшую для меня беспросветной тьмой после слепящего сияния, застлавшего мне глаза в эти счастливые благоуханные минуты.

Не могу сказать, что я отдавала себе полный отчет в своих действиях. Это просто как-то избегало ловушки моего понимания, да я и не стремилась ничего понимать. Был Альхен-мечта, стоящий у истоков моего помешательства, и надо сказать, с ним мы были как раз максимально близки, даже ближе, чем с кем-либо из подруг или родителей. Мы путешествовали в дивных мирах отпущенного с цепи воображения. За последнее время гепардовский призрак, скачущий поперек моих мыслей, даже перестал нести какие-то общепринятые черты своего человеческого облика. У него не было ни лица, ни ног, ни чего-либо еще, что могло бы послужить оправданием его причастности к великому мистическому нечто, зовущемуся Альхен. Мы вообще-то настолько породнились, что, говоря в уме «Альхен», я уже ничего не видела, и создавалась иллюзия, что он просто внутри меня, не как крупица случившегося, застрявшая в памяти ранящим осколком, а как чудо, некое воплощение, творящее со мной именно то, что трепетным обещанием пульсирует сейчас в воздухе.

Но этот, пугающе настоящий, чью материальную подлинность так легко осознать, является передо мной совершенно другим образом, несколько упрощенным этой невероятной человечностью, с какой он стоит, совершенно реальный, посреди других людей, не выделяясь ничем, кроме небывалой мужественной красоты, в которой даже не было достаточно грубости, чтобы заставить меня замереть в смиренном ужасе, ощущая его демоническую власть.