Дьявольский союз. Пакт Гитлера – Сталина, 1939–1941

Столь грандиозные планы не были чужды, конечно, и министру иностранных дел Германии. Тщеславный и заносчивый Риббентроп был фигурой крайне непопулярной – даже среди сотоварищей по нацистской партии. Когда-то он торговал шампанским, а потом женился на богатой невесте, прибавил к своей фамилии аристократическую приставку «фон», ловко проник в высшие эшелоны Третьего рейха и благодаря имевшимся международным связям сделался любимым советником Гитлера по внешней политике. В 1936 году маслянистые льстивые манеры обеспечили Риббентропу место посла в Лондоне, а в начале 1938 года он наконец получил должность министра иностранных дел. За предыдущие месяцы Риббентроп, в равной мере агрессивный и невежественный, заметно поспособствовал порче международных отношений. Преданно и воинственно вторя голосу хозяина, он сделал многое для приближения неизбежного, по его мнению, и даже желанного конфликта, благодаря которому Германии предстояло утвердить в Европе собственную гегемонию. В этом смысле Риббентроп сыграл главную роль и в развитии отношений с Советским Союзом, который (оставив в стороне идейные разногласия) предлагал Германии не только стать ее надежным восточным флангом, но и начать экономическое сотрудничество, необходимое для назревавшего конфликта. Пакт, который готовил Риббентроп, неизбежно ознаменует резкий поворот на 180° и ошеломит весь мир, зато позволит Гитлеру продолжить войну в крайне благоприятных для него условиях. Риббентроп понимал, что близится его звездный час.

После приема на Ходынском поле германскую делегацию доставили в здание бывшей австрийской дипломатической миссии: его отвели немцам в качестве резиденции. Многие гости воспользовались случаем немного познакомиться со столицей и советским режимом. Генрих Гофман посетил Новодевичье кладбище, чтобы увидеть могилу второй жены Сталина, Надежды Аллилуевой; позже он назовет этот памятник «самым красивым» надгробьем из всех, какие он когда-либо видел⁴². Между тем Пауль Шмидт пожелал совершить небольшую экскурсию по Москве в компании одного из коллег. Вот что он вспоминал:

На первый взгляд здесь обнаруживалось почти разочаровывающее сходство с любым другим европейским городом. Но при ближайшем рассмотрении я заметил главное отличие. Счастливые лица, какие обычно видишь на улицах Берлина, Парижа или Лондона, в Москве почти совсем отсутствовали. Люди сохраняли серьезность и смотрели перед собой с каким-то затравленным видом. Улыбки я видел очень редко⁴³.

Если Шмидта, пожалуй, можно упрекнуть в том, что он обременил непосредственный опыт грузом предрассудков, то у пилота Ганса Баура не осталось ни малейших сомнений относительно того, какова в реальности жизнь в Советском Союзе. Отъехав на машине от резиденции военного атташе Германии, приставленный к Бауру гид указал на агента тайной полиции, которому поручено докладывать властям и об их отъезде, и о том, куда именно они едут. Гид объяснил ему, что скоро к ним «прицепится другая машина, поедет за нами метрах в сорока-пятидесяти, и куда бы мы ни повернули, что бы мы ни делали, [тайная полиция] будет следовать за нами по пятам»⁴⁴. Политически наивного Баура много раз предупреждали, чтобы он ничего не фотографировал, а однажды он вызвал скандал, когда попытался сунуть чаевые русскому шоферу – в благодарность за услуги. «Он словно взбесился, – вспоминал летчик. – Он кричал, что так-то мы хотим отблагодарить его за все хорошее, что он для нас сделал, – упечь его в тюрьму! Ведь нам хорошо известно, что ему запрещено принимать чаевые»⁴⁵.

Тем временем в посольстве накрывали столы с роскошными закусками для прилетевших гостей. Генрих Гофман поражался: он не ожидал увидеть в столице советского государства такое изобилие. Впрочем, скоро его удивление прошло: ему сообщили, что все выставленные яства доставили сюда из чужих краев. «Все это привезли из-за границы, даже хлеб был из Швеции, сливочное масло – из Дании, а остальное – из разных других мест»⁴⁶. О том, что в Москве сложности с продовольствием, Ганс Баур догадался еще раньше, на аэродроме. Он хотел избавиться от кое-каких продуктов, оставшихся от предыдущего полета, и потому предложил команде советских механиков и уборщиков, возившихся с его самолетами, забрать булочки, печенье и шоколадки. Но, к его удивлению, те отказались: бригадир сказал, что это строго запрещено и что у русских людей достаточно своей еды. Бауру, конечно, это показалось странным, но все равно, не желая, чтобы еда пропадала, он выложил ее на скамейке в ангаре. Очень скоро все бесследно исчезло⁴⁷.