Дьявольский союз. Пакт Гитлера – Сталина, 1939–1941

С тех пор советские нормы утверждались там во всем. Частная собственность была упразднена, частные предприятия отходили государству, а все бывшие граждане Польши обязаны были перейти в советское гражданство. В середине ноября польский злотый оказался выведен из обращения. Менять злотые на советские рубли не разрешалось, и из-за этого запрета многие представители бывших среднего и высшего сословий в одночасье обнищали: собственности их лишили, а сбережения потеряли всякую ценность. Советизация, безусловно, повлекла за собой огромные последствия: мало того что для большинства людей перевернулась вверх дном вся экономическая и общественная жизнь, новым законам придали обратную силу, и многим теперь грозил арест за антисоветскую деятельность – например, за участие в советско-польской войне 1920 года. Принадлежность к бывшей буржуазии или интеллигенции вдруг превратилась в потенциальную угрозу для жизни.

В действительности между оккупационными стратегиями нацистского режима и советской власти наблюдалась поразительная симметрия: обе стороны пускали в ход схожие методы обращения с населением на захваченных территориях. Если немцы фактически «обезглавливали» польское общество на западе, то русские занимались на своей территории тем же самым. Меры, которые принимались в одной захваченной половине Польши для истребления расового врага, практически неотличимы от способов уничтожения классового врага на другой половине. В зоне советской оккупации арестовывались многие видные деятели – военные и политические, – потому что предпринимались сознательные попытки устранить тех, кто был способен повлиять на общественное мнение или своими высказываниями помешать плавному вхождению новых областей в состав СССР. Других поляков задерживали более произвольно – например, начинали в чем-то подозревать после случайного разговора или просто забирали на улице. У НКВД была излюбленная тактика: схватить двух людей, разговаривавших где-то в общественном месте, а затем допросить по отдельности и, среди прочего, поинтересоваться, о чем они говорили прямо перед арестом. Если в их словах усматривали расхождение, то делали вывод, что эти двое точно что-то скрывают, и допрос продолжали. Чаще всего людей арестовывали за какие-нибудь мелкие проступки – реальные или выдуманные, – в которых можно было усмотреть противодействие властям: если человек, например, служил довоенному польскому режиму, этого было достаточно, чтобы его заклеймили сторонником «фашизма»¹⁶⁸. Конечно, при этом недопустимо было даже заикнуться о том, что «сторонником фашизма» выступает и сам Сталин – ведь он подписал пакт с Гитлером.

Некоторые из арестованных в самом деле были преступниками в глазах оккупационных властей. Чеславу Войцеховскому было 19 лет, когда его задержали за распространение антисоветских листовок в северном городке Августове. Его приговорили к восьми годам лагерей и в той же одежде, в какой схватили, отправили на восток СССР; больше он никогда не видел своих родных¹⁶⁹. Он стал одним из приблизительно ста тысяч поляков, которых НКВД арестовал на территории оккупированной Польши за уголовные преступления; половину из них отправили в ГУЛАГ¹⁷⁰. Тем, кого посадили в местные тюрьмы, повезло несколько больше. Александр Ват попал в переполненную главную тюрьму Львова в январе 1940 года. Ни один из местных узников не провел в заключении больше трех месяцев, но условия содержания там были такие, что все выглядели стариками. «Я не мог отличить сорокалетних от семидесятилетних», – вспоминал Ват¹⁷¹. Неудивительно, что в Польше появилась мрачная шутка о том, что аббревиатура НКВД (по-польски NKWD) расшифровывается как Ne wiadomo Kiedy Wróce˛ do Domu («Неизвестно, Когда Вернусь Домой»)¹⁷².