Дьявольское биополе

— Один из лучших публицистов, — вставил он.

— … о разгоне митинга в Старом сквере… Вы согласны со статьей?

— Еще бы!

— Но исполком митинга не разрешил. Значит, милиция действовала законно. Как и подобает в правовом государстве. Не так ли?

— Она применила силу.

— Милиция для того и создана, чтобы применять силу. Она поступила так, как поступает полиция в любом цивилизованном государстве.

— Сергей Георгиевич, вы против того, что обсуждалось на митинге?

— За! Я вообще за полную свободу митингов, кроме каких — нибудь профашистских. Но лучшему публицисту Аркадию Изюмскому нужно было весь свой гнев направить против исполкома, а он по непониманию принципов правового государства обрушился на милицию.

Журналист наклонил голову, будто кивнул мне в знак признательности, да забыл выпрямиться. Еще бы: писать на правовые темы и отделаться обидным молчанием.

— Как вас звать? — спросил я миролюбиво.

— Герман… Герман Александрович.

— Герман Александрович, вы согласны, что правовое государство то, где законы чтятся свято и всеми? И следователем Ивановым, и гражданином Петровым…

— Да, конечно.

— Почему же вы критикуете следственные органы только за то, что они кого — то незаконно привлекли? А если незаконно не привлекли?

— Как это?

— Пойдите в любую прокуратуру или райотдел милиции, и вам покажут шкафы разных дел, по которым преступники избежали ответственности.

— Почему?

— Не нашли, не поймали, не сумели доказать их вину, не хватило квалификации разобраться… И я не знаю, кого больше — привлеченных или ускользнувших. Где же основополагающий принцип законности — неотвратимость наказания? А по — вашему так: незаконно привлекли — нарушение, а преступник гуляет на свободе, то и ничего.

— Надо подумать.

Если в профессиональной принадлежности человека я все — таки могу ошибиться, то в определении глупца — никогда. Интуитивно, по нюансам, по разговору, при помощи нехитрого теста и просто так, на глаз. Дурак, например, не любит умных; не признает относительных истин — для него все абсолютно; не терпит парадоксов, полагая их глупостями; смееется над интуицией… И главное, дурак не любит задумываться, ибо все давно знает.

— Сергей Георгиевич, но ведь следователи допускают произвол, — так и не ответил он на мой вопрос.

— Наверное, допускают, но я таких не знаю.

— Не знаете следователей, допускающих незаконные аресты?

— Почему же, знаю. Но они это сделали не по произволу, как вы говорите, а по ошибке. Впрочем, одного знавал, который ради карьеры мать родную посадит.

— Ошибки в вашем деле страшны.

— А в вашем?

— Несравнимо.

— Почему же? Оклеветать в газете… А ошибки врачей? Умер под ножом хирурга… Чем просчет хирурга простительнее ошибки следователя? Но пресса о врачах не пишет.

— Вы отстаиваете право на следственную ошибку?

— Ошибок быть не должно, но они будут.

Журналист смотрел на меня с некоторым недоумением. Видимо, он не привык к подобной откровенности следователей. И главное, он не мог взять в толк моих слов: когда все говорят о правовом государстве и судебном произволе, находится старший следователь прокуратуры, который вроде бы сомневается в первом и оправдывает второе. Поэтому журналист набычил голову предельно, точно намеревался поддеть меня лбом и с разговором покончить.

— Герман Александрович, вас послали ко мне, как к хорошему следователю… А ведь у меня бывали ошибки грубейшие.

— С незаконными арестами?

— В первый год работы расследовал грабеж. Восемнадцатилетний парень в темном сквере напал на девушку, дал оплеуху, вырвал сумку с деньгами и убежал. Его задержали. Сумочку успел бросить в реку. Я допросил его, потерпевшую, свидетелей, сделал очную ставку… Грабеж на грани разбоя. Что делать?

— Не знаю, — ответил журналист, что мне понравилось.

— Истекают третьи сутки задержания. Взял я санкцию на арест и отправил преступника в следственный изолятор. В тот же день получаю анонимку, которую по теперешнему дурацкому указу я бы должен выбросить, не читая. В ней сообщалось, что парень и девушка дружили, сумка ему совершенно не нужна, и все это лишь месть за ее измены, почему она и молчит. Анонимка подтвердилась.

— И что?

— Парня выпустили. А я получил выговор за незаконный арест.

— Почему же вы ошиблись?