Дьявольское биополе

Я мысленно и привычно рассортировал стоявшую группу людей: две женщины — понятые, видимо, имевшие отношение к растущей капусте; участковый инспектор в форме; парень с металлическим шлемом в руке, мотоциклист; двое мужчин, наверняка с «КамАЗа». Мы подошли, и наши группы слились.

Мой взгляд забегал, отыскивая труп, но ничего не увидел. Тогда он обратился на громаду грузовика; наверное, там, под ним…

— Где? — все — таки спросил я участкового.

Он провел меня метров пять и показал на дорогу:

— Здесь, товарищ следователь.

К свету фар эксперт — криминалист добавил луч своего громадного, похожего на утюг, фонаря. Мы увидели глубокую, хорошо наезженную колею. И больше ничего.

— Что здесь?

— Лежал.

Как мы все и предполагали, речь шла о раненном человеке.

— Он в больнице?

— Да.

Здесь лежал, но что осматривать? Земля мокрая; поэтому крови не различишь; все затоптано — заезжено, и следы искать бесполезно; ножей, гильз и всяких ломиков не видно…

— Мужчина, женщина?

— Мужского полу.

— Документы имелись?

— Нет.

— А что при нем было?

— Ровным счетом ничего.

— Пустые карманы?

— И карманов не было.

— Во что же он был одет?

— В одеяло.

— Что, и… без брюк?

— Какие могут быть брюки, товарищ следователь, — вроде бы удивился участковый инспектор.

Сперва моя мысль пошла по пути накатанному: бродяга, без жилья и работы. А по — милицейски, бомж. Видел я их и в одеялах, и в попонах, и в шалях… Но фантастичность картины меня остановила: по осенней темной ночной дороге за городом бредет человек в одеяле и, извините, без штанов? Чай, не Испания.

— Одеяло перевязано голубой ленточкой, — сообщил участковый.

Нет, все — таки Испания.

— А гитара не привязана? — пошутил я.

— Пустышка пришпилена, — обиделся участковый.

— Пустышка… это какая?

— Которую сосут.

Не смекалист я стал. Впрочем, тугодумие всегда было при мне, как и очки.

— Вы хотите сказать, что на дороге лежал ребенок?

— Месяцев трех. По телефону так дежурному и доложил.

— Живой? — логично предположил я, ибо мертвого оставили бы до моего приезда.

— Лично отвез его в больницу, хотя и румяненький.

Мы, юристы, народ осторожный и словами с приблизительным смыслом не пользуемся. Например, следователь выезжает не на место преступления, а на место происшествия. И составляет не протокол осмотра места преступления, а протокол осмотра места происшествия. Почему? Да потому что не всякое происшествие оборачивается преступлением — это скажет только следствие. Но какие — то намеки на преступление должны быть, ибо следователь выезжает все — таки не на любое происшествие, а на криминальное.

По — моему, человеческая натура запрограммирована на хорошее. Это почти необъяснимо, поскольку и зверь природный в нас сидит, и тысячелетия социальной борьбы прошлись по нашей наследственности, и теперешняя жизнь не всегда радует… А вот почти любой ждет хорошего и надеется на лучшее. Предложи ста человекам решить какую — нибудь кошмарную жизненную ситуацию — не сомневаюсь, что девяносто девять увенчают ее благополучным концом. Это я и про себя.

Грудной младенец в колее… Куда же пошла моя следственная мысль; та самая, которая за двадцать лет работы проникла во множество тайных и путаных дел? Ребенка обронили; везли, а он вывалился. И ни опыт меня не остановил, ни заведомая глупость этой версии. Почему же? Да потому что сознание противилось, прямо — таки глушило другую версию, очевидную — ребенка подложили под смертоносные колеса.

— Сергей Георгиевич, может, его потеряли? — предположил Леденцов, еще одна добрая натура.

— Как полено, — усмехнулся Марк Григорьевич.

— Ага, а завтра хватятся, — буркнул я.

— Могли оставить, чтобы кто — нибудь подобрал, — упорствовал оперуполномоченный.

Я понимал Леденцова — не хотелось ему такого жуткого криминала, как покушение на убийство. А здесь, пожалуй, состав преступления чистый. И надо еще подумать, не есть ли это покушение на убийство с особой жестокостью. Младенец, беспомощное состояние, мучительная смерть…

Я посмотрел на колеса: литые резиновые жернова мне по пояс. Боже, расплющили бы.

— Ребенка не подкидывали, а обрекли на смерть.

— Откуда вы знаете, Сергей Георгиевич? — усомнился Леденцов.

— Иначе положили бы на шоссе, на асфальт, где он хорошо виден, а не в колею.

— Пожалуй, — Леденцов многозначительно кивнул.

— И проще было бы оставить в любом парадном, — добавил я.

Дождик зачастил. Капуста стояла отлакированной тончайшим голубым лаком. Я махнул водителю, и он понятливо подогнал нашу машину к самой колее. Но прежде чем забраться под крышу и писать протокол, я вместе с экспертом — криминалистом проделал множество действий.

Сперва привязался к местности, ибо капустное поле оказалось равным, наверное, государству Люксембург. Потом вместе со всеми прочесал кочанные ряды по километровой окружности в поисках каких — либо следов. Затем изучил колею: сфотографировал, замерил и взял на всякий случай образцы почвы, которая могла остаться на обуви преступника. Вроде бы все. Но мне пришла в голову мысль зрелого профессионала…