Дьявольское биополе

Свободных разговоров на допросах я не отрицаю, даже наоборот, коли они помогают раскрыть человека либо интересны сами по себе. Но спорить с бабушкой о хорошем ее царе то же самое, что переубеждать верующего. Кажется, давно вывел один крепкий закон: с думающим спорь до хрипоты, с верующим молчи до немоты. Мне бы установить в кабинете какой-нибудь хитрый японский компьютер, соединенный со стулом, который, как заговорю не по делу, шарахнул бы меня электричеством.

— Дарья Никифоровна, я хочу расспросить вас про Анищина…

— Про него весь наш дом друг друга расспрашивает.

— Что же, поступок его удивил?

— Еще бы не удивил, коли смерть наглая.

— Как понимать «наглая»?

— Поскольку удушенник и дело это темное.

— В каком смысле?

Она скинула-таки платок, обнажив гладкие плотные волосы, тронутые рыжим блеском, отчего голова походила на луковицу. Не знаю, откуда на светлом проборе взялось зеленое пятнышко, но я ждал, что голова-луковица вот-вот прорастет перышками и станет сказочным Чиполлино.

— Не сам он себя порешил.

— А кто?

Дарья Никифоровна боязливо глянула по сторонам и перегнулась через стол. На меня пахнуло свежестью воды, отчего я решил, что дефицитная треска у нее в сумке.

— Дьявол.

— Ах, дьявол…

— Самоубийцы никогда сами не действуют. Их дьявол побуждает. Сперва человек ему противоречит. Задумывается, ходит грустный, плачет, разговаривает сам с собой. Да разве дьявола одолеешь? Ну и накладывают на себя руки. Каково соседям?

— А что соседям? — заинтересовался я кознями дьявола.

— Он же теперь будет ходить.

— Кто?

— Удушенник.

— Зачем ему ходить… — успокоил я.

— Сыра земля не принимает. У моей двоюродной сестры в деревне муж спьяну удавился. Так он ходил до своего законного срока. Хомуты резал, на чердаке все поломал, ее с кровати скидывал. Она ляжет спать меж детей, а все равно скинет. Поскольку во власти сатаны.

— И долго самоубийцы ходят?

— Коли этому Анищину было отпущено восемь десятков, так до этого срока и будет ходить. Доживать свой век за гробом. И непременно посещать место смерти.

— Что же делать, Дарья Никифоровна?

— Хоронить, как положено удушенников и таких прочих. Осиновый кол вбить в могилу, а сверху посыпать маком. Пока он будет маковки считать, петух и пропоет.

Я. вспоминал, чего сегодня не успел сделать. Не послал запрос в ГАИ о серебристом автомобиле, найденном в пригородном лесу; не вынес постановления о сложнейшей почерковедческой экспертизе; не договорился с автобазой о проведении собрания на предмет выделения общественного представителя в суд; не дал задания уголовному розыску отыскать в гостиницах проститутку по имени Нея… Не написал, не позвонил, не прочитал и не съездил. Вместо этого слушаю дьяволиаду.

— Дарья Никифоровна, Анищина видели часто?

— Уже полгода не попадался.

— А раньше?

— Возле нашей парадной лавочки нет, посему я отдыхаю у чужой, у третьей. Про своих жильцов знаю менее всего.

— Вы с ним разговаривали?

— С ним не поговоришь. Не беседует, а слова в долг дает.

— Про себя Анищин рассказывал?

— А чего ему рассказывать?

— Ну, хотя бы, почему он такой худой…

— Кушал умеренно.

— Это значит как?

— Нитраты и всякие концентраты не употреблял. А только чай, хлеб и витаминные таблетки.

— Почему же так странно питался?

— Он и врачей не вызывал.

— Но почему, почему?

— Старику, говорил, неча добро переводить.

Бывали свидетели, с которыми я забывал, зачем их и вызвал. Разговариваешь, как читаешь умную книжку. Помню старика из-под Новгорода, по-моему, без всякого образования — мы полдня проговорили о земле, культах личности и матушке России. Но бывали свидетели, от которых ничего, кроме нужной информации, не получишь. Оказывается, есть свидетели вроде этой луковицеголовой бабушки, от которой ни разговора, ни информации.

— Дарья Никифоровна, кто к нему ходил?

— Я говорила вашему человеку… Дама похаживала, да ее тоже с полгода не встречала.

— Как она выглядит?

— Стопроцентная дама. Такая в очереди за треской стоять не будет.

— Одежда, рост, внешность, возраст…

— Годков тридцать. Шуба тяжелая, не разглядела, из какого зверя. А вот шапка из белого песца с сереньким подзорчиком.

— Анищин говорил про нее?

— Я и не спрашивала.

Передо мной лежала справка жилищной конторы, из которой явствовало, что Анищин въехал в квартиру один пятнадцать лет назад. Следовало поискать в той жилконторе, при которой была его предыдущая квартира. Главное, из справки я узнал, что работал он мастером в объединении «Прибор».

Дарья Никифоровна ждала других вопросов, но у меня их не было. Кроме желания сказать ей, что коли взялся за дело, то будь в нем профессионалом: уж если сидишь у парадного день-деньской, то изволь знать про всех и про вся.

Я пододвинул ей протокол — прочесть и подписать. Она под столом шевельнула ногой сумку с рыбой, шмыгнула остреньким носом и спросила с хитрецой:

— А чего же приметы дьявола не спрашиваешь?

— Они всем известны, — бормотнул я, показывая, где надо расписаться.

— Какие же такие? — еще хитрее спросила Дарья Никифоровна.

— Рожки, копытца да хвостик.

— А он их спрятал.

— В каком смысле «спрятал»?