Дьявольское семя

По сравнению с Пенсильванией Огайо был прямо‑таки равнинным штатом. Пейзаж складывался из огромных ровных зеленых ландшафтов, простирающихся по обе стороны от дороги, иногда попадающихся маленьких обшарпанных городков, чистеньких, опрятных ферм да одиноких и, как водится, грязных фабричных построек. Неизменность пейзажа, тянущегося далеко вперед и под таким же одинаковым светло‑голубым небом, повергла Алекса и Колина в уныние. Им казалось, что машина медленно тащится, еле‑еле ползет, выжимая лишь четверть своей реальной скорости.

Прошло двадцать минут, и Колин вдруг начал вертеться и ерзать на сиденье.

— Здесь неправильный ремень, — заявил он Дойлу.

— Неужели?

— Сдается мне, они сделали его слишком тугим.

— Не может быть. Он ведь отрегулирован.

— Не знаю, не знаю…

И Колин опять начал поправлять его обеими руками.

— Тебе не удастся отделаться от ремня даже таким хитроумным способом.

Колин посмотрел в окно. Они проезжали мимо небольшого холма, у подножия которого стоял красно‑белый амбар, а ближе к вершине паслось стадо коров.

— Я и не знал, что на свете такое огромное количество коров. С тех пор как мы уехали из Филадельфии, везде и всюду коровы, куда ни глянь. Еще одна корова — и меня стошнит.

— Не стошнит, — ответил Алекс, — иначе я заставлю тебя все здесь вычистить.

— И что же, мы так и будем любоваться на одну и ту же картину всю дорогу? — спросил Колин, указывая своей худенькой рукой на пейзаж за окном.

— Ты прекрасно знаешь, что нет, — терпеливо начал Дойл, — ты увидишь Миссисипи, пустыни. Скалистые горы… Ты все это знаешь лучше меня, ведь наверняка уже совершил немало воображаемых путешествий вокруг света.

Колин перестал дергать ремень, когда понял, что с Дойлом этот номер не пройдет.

— К тому времени, когда мы наконец обнаружим эти интересные места, у меня мозги стухнут. И если я слишком долго буду наблюдать за этим «пустым» местом, то превращусь в зомби. Знаешь, как выглядят зомби?

И Колин изобразил Дойлу физиономию зомби: с раскрытым ртом, отвислыми щеками, огромными пустыми глазами.

Алексу маска понравилась, и он от души развлекался, глядя на Колина, но в то же время его что‑то беспокоило. Он понимал, что постоянная борьба мальчика за освобождение от ремня не только говорила о стремлении избавиться от дискомфорта, но и была проверкой Дойла на дисциплинированность. До женитьбы Алекса Колин слушался жениха своей сестры, словно отца родного. Он прекрасно себя вел даже тогда, когда молодожены вернулись в Филадельфию. Но теперь, наедине с Дойлом, в отсутствие «бдительного ока» сестры, Колин проверял, подвергал испытанию их новые взаимоотношения. И если где‑то он мог одержать победу, он это делал. В конечном счете он был таким же, как и все мальчишки его возраста.

— Слушай, — обратился Алекс к мальчику, — когда сегодня вечером ты будешь говорить с сестрой по телефону, мне бы не хотелось, чтобы ты жаловался на ремень и все такое. Я и она — мы оба решили, что эта поездка пойдет тебе на пользу. Могу еще сказать тебе: мы думали, что она поможет тебе и мне привыкнуть друг к другу, сблизиться и сгладить все неровности. Поэтому, когда мы будем звонить ей из Индианаполиса, я не хочу, чтобы ты жаловался или ныл. Куртни сейчас в Сан‑Франциско, и у нее вполне хватает дел: расстелить ковры, смотреть за тем, как привозят мебель, как драпируют стены и окна… В общем, забот полон рот, не хватало только еще о тебе беспокоиться…

Колин немного подумал.

— Хорошо, — наконец объявил он, — сдаюсь Ты все‑таки старше меня на девятнадцать лет.

Алекс взглянул на мальчика, который смущенно опустил голову и поглядывал на него искоса из‑под бровей, и мягко улыбнулся:

— Мы подружимся. Я всегда знал, что мы найдем общий язык.

— Скажи мне вот что… — начал Колин.

— Что именно?

— Ты старше меня на девятнадцать лет и Куртни на шесть лет?

— Верно.

— Значит, ты и для нее устанавливаешь правила поведения и обязанности?

— Для Куртни никто не устанавливает правил, — ответил Дойл.

Колин сложил свои худенькие руки на груди и довольно улыбнулся:

— Да, это так. Я рад, что ты понимаешь ее. Если бы я знал, что ты можешь приказать Куртни пристегнуть ремень, то голову бы дал на отсечение, что ваш брак не продержится и полугода.

По обеим сторонам дороги на ровных, плоских полях паслись коровы. По небу медленно и лениво ползли клочки пушистых облаков.

Немного погодя Колин сказал:

— Держу пари на полдоллара, что я смогу точно сказать, сколько машин проедут мимо нас на восток за следующие пять минут — ну, плюс‑минус десять машин.

— Полдоллара? — сказал Алекс. — Принимаю.

Они громко, чуть не крича, считали машины, идущие на восток, в течение пяти минут, которые звонко отмеряли часы, встроенные в приборную доску «Тандерберда». Колин ошибся всего на три машины.

— Ну что, еще раз? — спросил он.

— Что мне терять? — усмехнулся Алекс, чувствуя, как между ним и мальчиком восстанавливается доверие, а также его собственная уверенность в себе и в поездке.

Они вновь сыграли в эту игру. Теперь Колин ошибся на четыре машины и выиграл еще пятьдесят центов.