Загасив папиросу, он взял с кровати подушку, с удовольствием устроился на диване и прикрыл глаза, отдаваясь сладостной послеобеденной дремоте…
…Сюда, сюда! Он где-то здесь, я чую… — ворвался в мозг тот самый сон…
…Скорее, а то уйдет!..
…Ату его, ату!..
Савва открыл глаза, почувствовав, что у изголовья сзади кто-то есть. Сразу все понял и, не предпринимая попытки подняться, спокойным, чуть хрипловатым со сна голосом, проговорил: «Опять за деньгами? Все одно — более не дам».
— Уже дал, — услышал он знакомый голос и ощутил резкий толчок в сердце…[45]
…Звуки стали отдаляться, превращаясь в тишину. Теплая волна подхватила и понесла его по длинному коридору, все быстрее и быстрее, туда, где залитое теплым сиянием, манило неведомое…
«Саввушка…» — донесся тихий голос матери.
На мгновение показалось, что еще можно вернуться. Обернулся. Темный и мрачный тоннель с влажными и скользкими стенами…
«Право, матушке не стоит беспокоиться. Ему — хорошо. И — покойно…»
…На столик рядом с диваном легла записка: «В моей смерти прошу никого не винить». Без подписи и без даты.
Предусмотрительная ладонь, скользнув сверху вниз по лицу, опустила его упрямые веки…[46]
…На приморской набережной духовой оркестр играл вальс. Детишки с восторженным визгом катались на карусели. Легкая занавеска у балконной двери слегка покачивалась от прикосновений ветерка. Птицы на дереве у окна весело щебетали, обмениваясь новостями. По бульвару Круазет неспешно прогуливались отдыхающие, быстрыми взглядами оценивая соответствие нарядов друг друга требованиям переменчивой моды…
Эпилог
…Холодные капли дождя, выжатые небесной рукой из серой губки промозглого осеннего неба, отбивали монотонную дробь по ступеням Рогожского старообрядческого храма.
Тяжелая дверь медленно, словно нехотя, приоткрылась, впуская молодую женщину в длинном пальто и легком не по сезону платке. Она торопливо перекрестилась и, осторожно ступая по темным доскам деревянного пола, сделала несколько шагов в полумрак храма.
— Вы уверены, что пришли в свой храм? — будто ниоткуда появившаяся старушка пронзила незнакомку взглядом прозрачно-голубых, будто наполненных небесной водой глаз.
Женщина в замешательстве огляделась. Лики святых смотрели с настороженным интересом.
— Да, — чуть помедлив, решительно кивнула она. — Я пришла… — запнулась, подбирая нужные слова, — …в ЕГО храм.
Заметив напряженное удивление в глазах старушки, продолжила:
— Хочу заказать службу за упокой души Саввы Морозова, убиенного сто лет назад.
— Саввы Тимофеевича? — взгляд старушки потеплел. — Ну, пойдем-пойдем, голубушка! — указала она рукой в сторону конторки. — А ты кем ему будешь-то?
— Я? Ему? — женщина растерянно отвела глаза. — Я — историк. Впрочем, это сейчас неважно. — Она извлекла из сумочки пачку банкнот и положила на крышку конторки.
— Вот сто тысяч рублей. Пусть Савву Тимофеевича поминают целый год.
— Сто тысяч? — по лицу старушки скользнула тень удивления.
— Сто тысяч… — повторила женщина. — Именно столько он заплатил за свою смерть…
— За смерть? — недоверчиво переспросила старушка
— … и любовь, — чуть помедлив, добавила женщина.
Внезапное движение воздуха заставило дрогнуть огоньки свечей, ответивших недовольным потрескиванием на попытку прервать их жертвенное служение. Теплая волна, подобно невидимой ладони, тронула прядку волос, выбившуюся из-под платка женщины, которая вскинула руку, будто пытаясь прикоснуться к чему-то, находящемуся совсем близко.
— Что это было? — спросила она дрогнувшим голосом, обращаясь скорее к самой себе.
— Сама будто, милая, не знаешь, что это было… Господи, упокой его душу! — и старушка, покосившись на закрытую дверь храма, перекрестилась двумя плотно прижатыми друг к другу пальцами.
…Холодные капли дождя, выжатые небесной рукой из серой губки промозглого осеннего неба, отбивали монотонную дробь по ступеням Рогожского старообрядческого храма.
Фотоиллюстрации к роману можно посмотреть на сайте автора:
http://www.nathalievico.ru/content/foto/308/