Диета старика

Сделать это вроде бы сложно - ведь он сам настоял на тщательнейшем контроле. Но все сложное следует делать просто. Сверхдержавы еще сохраняют между собой видимость дружеского общения. Одним из каналов является Международный Гурджиевский институт - любимое детище КГБ. На официальной церемонии, посвященной юбилею Института, Лесли Койн, как лауреат Нобелевской премии и видный ученый, вручает советскому послу какую-то формальную грамоту. В кожаный футляр грамоты Койн, без особых затей, вкладывает листок с необходимой информацией - всего лишь несколько фраз и несколько формул - остальное доделают советские ученые. Советский посол - дородный красавец с ухоженными черными локонами до плеч и небольшой бородкой, известный всем под прозвищем Атос, спокойно принимает из рук Койна почетную грамоту, и они целуются. Этому поцелую аплодирует зал, аплодируют официальные лица США, ему радуются газеты, пытаясь усмотреть в этом знаки потепления отношений.

Довольно скоро контрразведка обнаруживает последствия утечки информации. Разноречивые сведения снова и снова заставляют Белый Дом думать, что Советы, возможно, завладели секретом "хорошего радиосообщения" - по данным спутникового слежения, в СССР молниеносно развертывается аналогичная система. Овальный кабинет в растерянности. Койну постоянно присылают на экспертизу данные разведки и снимки, сделанные из космоса. Его запрашивают, возможно ли, чтобы советские ученые сами пришли к тем же выводам, которые сделал Койн и его коллеги в темно-синей анфиладе. Койн добросовестно отвечает, что это, по его мнению, невозможно и что все указывает на совершившийся факт утечки важнейшей военно-стратегической информации.

Службам приказано в кратчайшие сроки найти шпиона или предателя. Койн живет по-прежнему: работает, беседует с Фальком, а по ночам совокупляется с Терри и разъезжает с ней по дорогам и увеселительным заведениям. Но круги вокруг него постепенно сжимаются. В любом случае уже поздно - СССР обладает "хорошим радиосообщением". Как-то раз Койн и Терри снова едут на остров, и там Койн рассказывает ей об Одиннадцатом. Он сообщает ей, что может произойти, и подробно инструктирует ее, объясняя, что нужно делать, чтобы ТАМ найти друг друга (Одиннадцатый огромен). Он назначает свидание в раю - осуществляет то, чего не смог осуществить несчастный Данте, которому Беатриче лишь улыбнулась с небес. Затем он просит ее оставаться на острове, сам же возвращается. Глядя в круглое окошко маяка, Терри видит, как к моторной лодке Койна приближаются два военных катера. Молодой офицер вежливо поддерживает Койна под руку, помогая пересесть в катер. Терри видит в последний раз блеск палевого пуха на голове своего странного возлюбленного. Она спокойна. Дождавшись ночи, она забирается на брошенный военный корабль и сидит одна в капитанской каюте, играя в шахматы сама с собой, шепотом называя неприличные имена фигурок.

Койна доставляют на одну из подземных баз, оборудованную для размещения правительства и генерального штаба на случай мировой войны. В зале Координационного Центра, с неизбежными пультами, электронными картами и колоссальными экранами, уже находится президент, все члены правительства и руководство армией. Все очень подавлены. Президент старается не смотреть на Койна. Другие смотрят на него с презрением. Некоторые - с бесконечным удивлением и любопытством. Возможно, кое-кто из них с удовольствием отдал бы приказ о его немедленном расстреле, однако это невозможно - без него нельзя обойтись. Здесь же находятся все до единого сотрудники "темно-синей анфилады". Мир, как много лет назад, в страшные дни Карибского кризиса, стоит на пороге тотальной войны. Сверхдержавы обменялись серией категорических ультиматумов. Психологическая дуэль началась. Койн - единственный человек, имеющий представление о топографии и свойствах того мира, перемещение в который сейчас угрожает всем. Койн - автор всей этой ситуации, автор оружия. Когда-то все эти люди поверили, что речь идет о "рае", теперь же они охвачены тягостным сомнением. Впрочем, большинство надеется, что до применения оружия дело не дойдет. Как тогда, во время Карибского, выход будет найден.

Не располагая средствами кинематографа, я не смогу в рассказе передать напряжение кульминационной сцены. Слишком много слов и тяжеловесных фраз пришлось бы мне употребить - да и стоит ли описывать то, что некогда в деталях красовалось за моими закрытыми веками? Все эти бутылочного цвета униформы, и дрожащие складки на лицах стариков, и бесчисленные огоньки, вспыхивающие на схемах, и зловещие телефоны без цифр, но помеченные выпуклыми гербами США, и взгляды, и мимика, давшие возможность никогда не существовавшим актерам показать свое профессиональное мастерство, и наконец священная КНОПКА под специальным предохранителем-колпаком - этот фокус, этот глупый красный кусочек пластмассы, ничем не отличающийся на вид от миллиардов других кнопок, этот зловещий "надрезанный Заир", о котором нельзя забыть, о котором невозможно помнить.