Диета старика

Марья Никитишна входит в сень высоких, поскрипывающих стволов, ее внимательный взгляд скользит по земле, отбрасывая все ненужное - мелкую пожухшую хвою, качающиеся папоротники, пробежавшую лесную палевую мышку, камешки, случайные соринки. Все это не интересует Марью Никитишну, но ее меткий пристальный взор замечает - там, там, у овражка! - притаившуюся, поблескивающую, чуть маслянистую шляпку гриба. Она наклоняется, аккуратным ножичком срезает гриб, сперва расчистив кончиками пальцев его от разных свалившихся щепочек, сучочков, обветшавших листиков. Она отрезает этот гриб, бросает его в корзинку, на подстеленную газету. А вот и еще, и еще грибы!

Она срезает их друг за другом - большие, плотные, свежие, нетронутые червем. Плоды чащ, таинственные плоды. Марья Никитишна не думает о том, сколько загадочного таят они в себе. Она не думает о том, откуда они появились, такие странные, странные существа - полуживотные, полурастения, полугномы, полукамни, полумох, полулишайник. Они на протяжении веков ставили в тупик человеческую мысль, они овевали ее туманом загадочности. Но Марья Никитишна не думает об этом, она думает о том, что она сделает Дмитрию Иванычу ароматный грибной суп, с кусочками разваренной картошечки, с перловой крупой. Он любит грибной суп. В солнечной столовой она подаст ему дымящуюся тарелку. Он повяжет хрустящую, белую салфетку. На белоснежной скатерти поставлена легкая, плетеная корзиночка с мягчайшим белым хлебом; серебряные приборы отражают яркие полуденные лучи, пробивающиеся сквозь зеленые заросли сада, пробивающиеся в высокие окна с редким переплетом.

- Какой супец сегодня! - восклицает Дмитрий Иваныч. - Машенька, супчик какой! Голубушка ты моя! - Он радостно потирает руки. Вынимает подарок для своей жены, маленькую квадратную коричневую коробочку, изнутри выложенную бархатом, вынимает оттуда золотое колечко с изумрудом.

- Вот, Машенька. Это так… купил в городе. Извини, если тебе не понравится.

- Ну как же не понравится! Что ты! Какая прелесть! - Марья Никитишна раскраснеется от удовольствия, и оба будут есть грибной суп, закусывая мягким белым хлебом.

А теперь грибы, ловко срезаемые, сыплются на газету, постеленную внутри корзинки, на эту мятую, уже чуть пожелтевшую газету. Вот уже неделя прошла, как эту газету купил в киоске Дмитрий Иваныч, принес домой. Там в основном интересовала его телевизионная программа - он любит вечером посмотреть телевизор. "Все равно, - говорит он, - вечером уже не поработаешь. Вечером человек уже устал, вечером человек уже не тот". И он сидит в мягком кресле, смотрит телевизор, гладит кошку, притаившуюся клубочком у него на коленях.

Потихоньку он засыпает. Все же Дмитрий Иваныч уже не молод, хотя и бодр, и полон сил.

Да, плоды тенистых чащ, сыроватые, плотные, тяжеловатые, падают и падают на дно корзинки, на газету. Вот уже почти и не видно этой помятой, старой газеты, и не видно на ней небольшого, заключенного в черную рамочку, некролога. Такого-то числа, солнечного месяца апреля, скончался Александр Прокофьевич Мальцев. Да, Марья Никитишна не прочла этого некролога, не заметила его, а если бы прочла она, если бы только прочла, то, может быть, слезы показались бы на ее глазах, она вспомнила бы Александра Прокофьевича, которого она знала так давно, с юности, который, бывало, приходил к ним в гости, когда они еще жили под Загорском. Летом он приходил по дорожке, в белоснежном костюме, высокий, слегка сутулящийся, с большой белой головой, светловолосый. Он улыбался белозубой улыбкой, веснушчатое его скромное лицо озарялось радостью при виде Марьи Никитишны. Марья Никитишна встречала его приветливо. Родители Марьи Никитишны, которые тогда еще были живы, приветствовали Александра Прокофьевича, сидя в плетеных креслах на веранде.

Да что говорить, читатель нашего романа хорошо познакомился с Александром Прокофьевичем, и, может быть, он окажется более жалостлив, чем Марья Никитишна, и прольет несколько слез по поводу его трагической смерти. Александр Прокофьевич покончил с собой вскоре после того, как обнаружился обман Коростылева. Это было серым, теплым, влажным днем. Александр Прокофьевич возвращался с работы, он чувствовал себя совершенно одиноким, никому не нужным, потерянным и больным человеком.

Он сильно постарел за несколько последних лет, стал лысеть, чувствовал себя очень плохо, и в мире уже не оставалось для него ничего радостного, ничего, что бы удерживало его в этой жизни. Поскольку Александр Прокофьевич был инженером, то он тщательно продумал свое самоубийство. На протяжении четырех дней он выходил после работы, садился на лавочке в сквере и думал. После того как он принял свое решение, какое-то тихое, туманное спокойствие окутало его сердце, мучительная и тупая боль, которая грызла его душу все последнее время, покинула его.