Дигитал

— Невкусно. — Алексей отодвинул плоское блюдечко с остро пахнущими шариками, густо присыпанными травами.

Хантер снял с себя маску Великого Отца нации. Вздохнул.

— Вот и нашему психиатру показалось, что открытие попахивает, как больничный халат маниакального параноика. И самое страшное состояло в том, что идея лежала на поверхности. Странно, что до ее не подобрали раньше.

— А потом нашего друга нашли и сделали предложение, от которого он не смог отказаться.

— Нет, его не нашли. Но открытие сделали другие, это было неизбежно. И как опасался, от чего и бежал наш психиатр, открытие сразу же досталось спецорганам. У них просто тяга к высокоэффективным методикам управления человеком. Сами биороботы идеи Государства и всех хотят превратить в свое подобие! — Хантер брезгливо поморщился. — Пакость в том, что все очень просто: блокируешь сознание и лепишь из подсознательных образов нужную тебе личность. Причем, как при крайней форме шизофрении, человек уже не отличает виртуальную, навязанную реальность от действительно существующей. Вот, например, ты уверен, что находишься в подземном раю, наслаждаешься японской кухней и умной беседой, а не пьешь тухлую водку в канализационном колодце с мрачным бомжом. Уверен? А вдруг я дам тебе таблетку, и мираж рассеется, и ты действительно окажешься на помойке?

Алексей потыкал ладонь палочкой для еды.

— Не доказательство. — Хантер покачал головой. — Тактильные ощущения, боль и в клубе «Стеллаланд» были реальны. Но все казалось тебе дурным сном. Слушай, а может, ты до сих пор спишь у себя дома, а? Или до сих пор валяешься в обмороке на асфальте у метро «Аэропорт»?

Алексей промолчал. Ответа у него не было.

— Ладно, не напрягайся, — улыбнулся Хантер. — Иначе, продолжая логическую цепочку, мы дойдем до того, что ты еще спишь в маминой утробе. Все дело в том, что реальность — это то, что мы все вместе согласились считать реальностью. Социально одобренная иллюзия, коллективное добровольное помешательство — вот что такое реальность. Типа всенародных выборов очередного спасителя отечества. Отечество — это иллюзия. То, что отечество находится в опасности — еще одна иллюзия. Ну, а то, что отечество спасет очередной кремлевский квартиросъемщик — уж совершенная иллюзия. Для личности реальна только она сама, у отдельно взятого человека — есть биография, но нет истории. Мир — это то, что отразилось в моем сознании. А мое сознание — это то, чем и как меня научили видеть мир. Ты хоть что-нибудь понял?

— Только то, что мы все сошли с ума, когда еще были обезьянами.

Хантер коротко хохотнул.

— Уже кое-что. Потому что именно в этом и состояло открытие. Расщепление единого разума на аналитически-ассоциативную часть — сознание, и рудиментарную — подсознание произошло в раннем неолите, до этого мозг нашего предка ничем не отличался от мозга других гоминид. И рост лобных долей мозга произошел взрывообразно, за какую-то тысячу лет, что по сравнению с предыдущими этапами развития — мгновенье. И память об этой эволюционной катастрофе, выкинувшей человека из лона природы, навсегда с нами. Как первородный грех.

Кстати, библейский миф прямо указывает, что люди познали Добро и Зло, то есть научились расщеплять единое на составляющие, то есть анализировать реальность. Отсюда наши наука, техника, законы — все, что мы построили, чтобы оградить себя от Природы.

Хантер замолчал. Прощупал взглядом Алексея. Осмотр, очевидно, его удовлетворил.

— Но вернемся к бедной обезьяне, сошедшей с ума, — продолжил он. — Только представь, это дигиталу труда не составит, что в тебе появилась еще одна личность, еще одно сознание, посвоему видящее мир. Допустим: опер и серийный маньяк. И так, у всех животных — один разум, а у тебя — два. Плохо это или хорошо? Плохо, если они воюют друг с другом. Отлично, если разделить их по специализации: одно пусть отвечает за анализ реальности согласно общественным нормам, а второе будет хранить прошлый звериный опыт, так, на всякий случай. Все идеально, но страх, рудиментарный страх о родовой психотравме остался. Человек, кем бы себя ни мнил, для подсознания так и остался сумасшедшей обезьяной. И она, дикая, коварная, всеядная тварь, скрытая в темных безднах нашей родовой памяти, обшаривает реальность в поисках того знака, образа, раздражителя, что свел ее с ума. Находит, или ей кажется, что нашла, и мы получаем нового клиента в психбольнице с диагнозом шизофрения.

Хантер покопался палочками в тушке рыбы, отделил один позвонок, поднес белый цилиндрик к глазам Алексея.

— Вот он — знак, условный сигнал, первопричина всего. Не библейское яблоко, а позвонок стал причиной катастрофы.

Алексей свел глаза на белом цилиндрике позвонка. Ничего пагубного не разглядел.

— Чем питались гоминиды? — задал вопрос Хантер и, как лектор, тут же ответил сам: