Дик

Начнем с того, что мне понадобились новые брюки. Конечно, по курильскому климату, когда летом все время дождь, а зимой постоянно пурга, предпочтительнее ходить в спецодежде, но все же надобность в обновах время от времени возникала — не станешь же год за годом ходить в одних и тех же брюках и рубахе. К тому же праздники, именины и дни рождения отмечают везде, а на торжество не явишься в брюках из «чертовой кожи». Но как быть, если в нашем магазинчике отродясь не продавали приличных брюк? Ясно всякому — шей на заказ. Именно это я и вознамерился сделать, а потому, купив отрез габардина, отправился в ГАП.

Вообще-то ГАП — это поселок Денисовка, но Денисовкой его никто не называл, ГАП да и только. Кто придумал эту аббревиатуру и что она означала — я так и не узнал, хотя и спрашивал об этом у старожилов. Но даже их память не сохранила ничего такого, что так или иначе относилось бы к истории возникновения столь странного названия. А между тем именно в этом поселке жил классный портной. Он обшивал всех, и к нему-то я и наладился.

Отмахав двенадцать километров, я пришел в ГАП. Мартовские непогоды везде оставили свой след, но в ГАПе, где, дай бог, насчитывалось десяток домов, они похозяйничали с особым размахом, так что в первую минуту я даже не узнал поселка, настолько он был завален снегом. Тут и там из него торчали лишь печные трубы, и только дом, в котором размещался поссовет, был откопан и имел жилой вид. С дальнего конца к нему впритык стоял небольшой флигель, где и работал в своей крохотной мастерской портной.

От крыльца навстречу мне бросились три собаки, облаяли меня, но, видя, что я не обращаю на них никакого внимания, умолкли и вернулись на свои места. Я же поднялся на крыльцо и, пройдя по узкому коридору, нашел нужную мне дверь.

Я был хорошо знаком с портным, он шил мне и раньше, и у него была даже записана моя мерка, но для верности — а вдруг я поправился или, наоборот, похудел — он снял размеры заново и сказал, что брюки будут готовы через три дня. Меня это устраивало, и я пообещал прийти за ними без опоздания. Мы поговорили о том о сем, и я собрался восвояси. Портной вышел вместе со мной на крыльцо, и тут мы встали покурить.

Погода в тот день стояла на редкость тихая, нет-нет да и проглядывало солнце, и тогда снега вокруг искрились таким блеском, что становилось больно глазам. Мы стояли и не спеша курили. Портной, найдя в моем лице внимательного слушателя, говорил о своих делах и заботах, жаловался, что не может нигде купить приличной саржи на подкладки, а еще хуже обстоят дела с бортовкой и волосом; я для пущей важности кивал головой и поддакивал, как вдруг за углом дома, где помещались всякие хозяйственные постройки, громко загремела цепь и послышалось собачье поскуливание.

Собака на цепи? Такое на острове было не в обычае, собаки здесь разгуливали вольно и привязывались только летом, когда каюры собирали их всех вместе на летних квартирах, где обучался молодняк и заготавливалась рыба на зиму. Тогда, чтобы не было грызни, собак сажали на цепь; сейчас же такая мера могла быть вызвана лишь исключительными обстоятельствами.

Все это я отметил про себя машинально, еще не подозревая ни о чем. Лишь поинтересовался у портного, кому это и зачем понадобилось держать собаку на цепи.

— Да кому, Ваське Голохвастову, нашему бульдозеристу. Еще в феврале привел откуда-то собаку и держит. Каждый день лается с ней, — ответил портной, не замечая невольного каламбура. — Не признает его собака-то. Уж он и так к ней, и эдак, а она ни в какую.

Бог ты мой, подумал я, неужели?!

Озадачив портного, я кубарем скатился с крыльца и побежал к сараям. Завернул за угол и чуть не закричал от радости: возле конуры, отощавший, неухоженный, стоял Дик. Должно быть, он узнал мой голос и, натянув цепь в струнку, рвался из ошейника.

Портной ничего не понимал, однако спустился с крыльца и подошел ко мне.

— Дик, Дикуша! — позвал я.

Поняв, что не обознался, Дик так рванул цепь, что конура стронулась с места, и Дик поволок ее за собой, как салазки.

Я подбежал к нему, и он с радостным завыванием прыгнул мне на грудь и принялся лизать мое лицо, по-прежнему подвывая от переполнивших его чувств.

— Никак твоя? — спросил портной, наконец-то разобравшись, в чем дело.

— Моя, — ответил я и попросил: — Слушай, Иван, а ты не можешь позвать этого самого Ваську?

— А чего ж не могу — могу.

— Будь другом.

Разумеется, я и сам мог отстегнуть Дика, но мне хотелось, чтобы вор сделал это сам. А потом я скажу ему пару ласковых.

Портной ушел и минут через пять вернулся с Васькой. Увидев его, я распалился еще больше: оказалось, что я его знаю. Мы не раз встречались с ним — и в столовой в Козыревском, и на почте, и на пирсе, где он, как и я, частенько обменивал у рыбаков махорку на рыбу, крабов и кальмаров. Правда, мы не знали друг друга по имени, но бульдозерист неоднократно видел меня и с Диком, знал, что собака моя, и все же не постеснялся украсть.