Дикая и опасная

Услышав, что я вошла, он обернулся, но ничего не сказал. Просто стоял и смотрел. Я не видела его глаз, но знала, что они хранят непроницаемое выражение. Ты закрылся, да, как я? Решил дать мне побыть в твоей шкуре? Сглотнула, ощутив мимолетный укол страха. Действовать, как он — решительно и руководствуясь только своими желаниями? А смогу ли?.. Только попробовав, я получу ответ на этот вопрос, и, пожалуй, сегодня, сейчас, у меня хватит смелости и безрассудства решиться. Мотнула головой в сторону кровати, кратко бросив:

— Сядь.

Послышалось хмыканье, но Верден повиновался, снова молча. Сел, скрестив руки на груди и выжидая. Я сбросила шпильки, с наслаждением размяв ступни, подумала, подошла к столу и открыла ноут. Запустила медиаплеер, открыв плейлист. Так, что бы такое… подходящее? Музыка всегда помогала расслабиться, отвлечься, и сейчас это было необходимо как никогда. Просмотрела и остановила выбор на Энрике Иглесиасе и его «Bailamos». То что надо, мягко, чувственно, проникновенно. Меня от этой песни да под настроение аж мурашки пробивали. Запустила, сделала погромче. И едва зазвучали первые аккорды, я начала двигаться. Закрыв глаза, выкинув на время из головы то, что в комнате Верден и что он на меня смотрит. Никакой агрессии, только чувства. Наверное, все то, что я так боялась признать, показать, высказать. Все, что тихонько зрело где-то глубоко внутри все эти три года. Зрело, несмотря ни на что, ни на какие мои загоны и выбрыки. То, что Тим понимал и видел. И раз за разом заставлял меня вытаскивать, пусть через силу, но заставлял. И сегодня впервые я позволила этому появиться. По собственной воле. Пусть так, пока так, но это все, на что способна.

В какой-то момент я открыла глаза, замерла на мгновение и посмотрела на фигуру на кровати. Кажется, Тим не ожидал такого от меня. По-моему, он дышал через раз, боясь спугнуть, но я уже поймала волну и не могла остановиться. Медленно приблизилась, изогнулась и так же медленно расстегнула молнию на спине, потом обхватила себя руками и потянула платье вниз. Верден не шевелился, только шумно выдохнул сквозь зубы. Я улыбнулась, и улыбка вышла неожиданно мягкой. Платье осело на пол, я перешагнула, оставшись в белье и чулках. Оперлась коленом на кровать между раздвинутых ног Тима, чуть наклонилась вперед, коснувшись пальцами гладкого лба, на котором залегла морщинка, и провела вдоль носа, приласкала губы, чуть приоткрывшиеся, теплые, мягкие. Теперь я видела его глаза, в которых застыло удивление и легкая растерянность, и совсем-совсем в глубине — недоверчивая радость. Да, я могу быть и такой… Сама узнала только сейчас. Сердце гулко колотилось в груди, я просто шалела от собственных действий и того, как Верден реагировал на них. Его дыхание участилось, стало рваным, но он так и не шевелился, его руки расслабленно легли на кровать и пальцы подрагивали.

Правильно, молчи, молчи, мой хороший, пока я не растеряла остатки смелости и хмеля, пока не даю себе возможности осознать, что же творю. Как всегда, подумаю обо всем утром… А до него еще далеко. Мои пальцы переместились на его ключицы, видневшиеся в расстегнутой на несколько пуговиц рубашке, потом коснулись оставшихся пуговиц, и через пару секунд мои ладони легли на грудь Тима, тяжело поднимавшуюся в такт дыханию. Верден замер, судорожно сглотнув, но я всего лишь ласково провела по твердым мышцам, едва касаясь, словно перышком. Нет, сегодня коготков не будет, хватит, ты заслужил мою нечаянную нежность. Пожалею и испугаюсь, когда проснусь.

— Соня… — вырвалось у Вердена хрипло, и я тут же приложила пальцы к его губам.

— Ш-ш-ш… — У самой тоже горло пересохло, и перед глазами плавали серебристые искры. — Молчи…

Выпрямилась, дотянулась до застежки на спине и избавилась от мешающего кружева, раздражающего кожу, каждая клеточка которой уже просто горела, жаждая прикосновений. Положила руки себе на грудь, задохнувшись от собственной смелости, и облизала сухие губы, неожиданно почувствовав острый прилив смущения и одновременно возбуждения. Тим не отрываясь смотрел на меня, и не надо быть экстрасенсом, чтобы узнать, о чем он думает. Лицо альбиноса наконец-то потеряло невозмутимость, на нем проступила какая-то отчаянная надежда и радость, он снова стал таким, как после достопамятного спора. Совсем открытым, сплошным вибрирующим нервом, напряженным, готовым сорваться в любой момент, но сдерживающимся: он давал мне возможность быть такой, какой хотелось.

— Хочешь — делай, да? — тихо произнесла я, медленно проведя ладонями по груди вниз, а потом наверх.