За четыре дня до августа мы вернулись в общагу: начинался второй год обучения в институте.
Дальше время понеслось с удвоенной скоростью: из предметов появилась биоэнергетика — нас учили снимать боль, замедлять, а потом и останавливать кровотечение, лечить всякие мелкие болячки, в общем, весьма полезное дело. Потом ясновидение, теория и практика, у каждого своя — у меня Таро и шар, у Вердена — руны, у Ольги — воск. Нас разбивали по мини-группам и проводили отдельные семинары. Еще, к моему вящему удивлению и недоумению, актерское мастерство, причем отдельно у мальчиков и девочек. У нас его вела потрясающая тетка, высокая, с короткой, тщательно уложенной стрижкой на светлых волосах, пренебрежительно прищуренными серыми глазами и губами, искривленными в снисходительной улыбке. Всегда стильно одетая, в свои сорок с гаком имевшая фигуру, которой могла бы позавидовать иная двадцатилетняя девчонка. С безупречным маникюром, идеальным макияжем и неизменно начищенными туфлями. Говорила Элоиза Степановна негромко, с эдакой ленцой, и на занятиях неизменно курила тонкие сигареты, вставленные в длинный мундштук. Леди от кончиков волос до кончиков пальцев на ногах. Ходила она плавно, словно плыла, чуть покачивая бедрами, в ее речи никогда не проскальзывали слова-паразиты или жаргонизмы, и при этом Элоиза Степановна обладала поистине неисчерпаемыми запасами едких шуток и саркастических замечаний.
Она учила нас двигаться, одеваться, подмечать мелочи во внешнем виде, на первый взгляд незначительные, но могущие иметь очень большое значение. Она учила нас перевоплощаться в разные образы, от уличной девчонки до утонченной леди. Ну, последнее, конечно, давалось с изрядным трудом, все-таки это — стиль жизни, это надо с детства впитывать, а в нас захотели запихать азы за полгода. Но лично для меня эти уроки явились некоторым потрясением, потому что если до сих пор я была этакой пацанкой с трудным характером, прекрасно чувствующей себя в джинсах и футболках или рубашках, то Элоиза показала, что значит быть женщиной в глубоком смысле. И она заставляла нас переодеваться в юбки и платья и вставать на каблуки… Ольга тихо ржала и дразнила меня тем, что протащит втихаря фотик и заснимет в таком виде, чтобы потом Вердену показать. Я шипела и в отместку грозила устроить ей затяжной запор на неделю, она веселилась еще больше и отвечала, что ошарашенная физия непробиваемого альбиноса того стоит.
Продолжился курс ментального воздействия, углубленно, остался пейнтбол и прибавились еженедельные выходы в город, где Николаич давал какие-нибудь мелкие задания на тренировку умений. Внезапно меня определили на факультатив по освоению отмычек, а Ольгу — на экстремальное вождение. Тим как-то попробовал посадить меня за руль, но те двести метров, которые удалось проехать, вцепившись в баранку, как утопающий в спасательный круг, и вытаращив от испуга глаза, навсегда отбили у меня охоту осваивать эту шайтан-машину. У Вердена права есть, вот он пусть и водит. В крайнем случае поймаю такси.
В общаге, после ухода выпускников, к октябрю появились новенькие. Мои тайные опасения, что к Тиму кого-то подселят, не оправдались — то ли действительно хватало комнат, то ли Николаич подсуетился, зная, чт