Дикая яблоня

Бокен подошел к стеклянной будке и выпил два стакана газировки. Потом они посидели в тени возле столовой, отдыхая да посматривая на прохожих. При виде женщин в коротких платьях Кулшара хихикала, щипала себя за щеку, говорила:

— Какой ужас! Они бы еще разделись совсем!

А Бокен стыдливо отворачивался, боясь, что Кулшара подумает, будто он специально смотрит на открытые женские ноги.

В три часа, как и наказал Кокбай, они подошли к главным воротам базара. Брат, к удивлению Бокена, сдержал слово — подошел вовремя. Увидев книги Бокена, Кокбай его похвалил, сказал: «Молодес!» Кулшара тоже показала свои покупки и пожаловалась на то, что не смогла купить себе новое платье.

— Они говорят: примерьте. А как я примерю? Не могу же я раздеться прямо на людях? — пояснила Кулшара.

Кокбай весело подмигнул Бокену и сказал:

— Для этого есть закрытые кабины. Ладно, сходим с тобой в магазин женской одежды. Что-нибудь подберем получше. А ты, Бокен, пока погуляй. Незачем тебе париться в магазине. А в пять встретимся на этом же месте.

Бокен не спеша прошелся по базару, купил матери гостинец — изюма и урюку. Себе взял два мороженых и сел на скамью у базарных ворот. Одно мороженое он положил рядом с собой и принялся за второе. Его приходилось есть второпях, большими кусками, чтобы не успела растаять та, другая порция. И от этой спешки страшно ломило зубы и горло замерзло, словно одеревенело, стало бесчувственным. Но зато другое он медленно лизал языком, наслаждаясь каждым кусочком.

Кокбай и Кулшара опоздали на целый час. Бокен уже начал нервничать, считая, что Кокбай опять решил посмеяться над ним. Но он сразу забыл обо всем, когда к нему подкатило такси и они вылезли из машины. Он в первый миг не узнал Кулшару. Перед ним стояло само чудо — городская красивая молодуха в потрясающем платье, с замысловато уложенной прической. Она смотрела лично на него, Бокена, и улыбалась так, будто они давно были знакомы.

— Бокентай, как тебе мое платье? — спросило чудо голосом Кулшары и покраснело, смущаясь.

— О, как здорово! — только и молвил остолбеневший Бокен.

— Но прежде я сходила в баню, — поведала Кулшара. — Чтобы платье одеть на чистое тело. Потому мы и задержались так долго.

Видно, сегодня они занялись своей внешностью всерьез. Рассчитавшись за такси, Кокбай ушел в парикмахерскую. А Кулшара села рядом с Бокеном. Все еще благоговея перед красотой, Бокен сбегал, купил Кулшаре мороженое. Ну и, конечно, не забыл про себя.

— Бокентай, какой он джигит, твой брат Кокбай? — спросила Кулшара, осторожно вылизывая мороженое, держа его на отлете, чтобы не испачкать платье.

— Что значит «какой»? — не понял Бокен.

— Ну, плохой или хороший?

— По-моему, он не серьезный, какой-то чокнутый, — буркнул Бокен.

— Ну тогда ты не видел по-настоящему чокнутых, — сказала Кулшара, тяжко вздохнув. — Посмотрел бы на моего мужа Машена. Вроде бы как человек, а выпьет каплю…

— Я видел это на днях. Он пил около магазина. Прямо из горлышка пил. Потом залез на коня и начал носиться по улицам. Сам, того и гляди, упадет. Страшно было смотреть на вашего мужа.

— Вот Машен и есть чокнутый, — с тоской повторила Кулшара.

И Бокен подумал, что зря дулся на Кулшару. Что-то он не понял, ничего у нее не могло быть с Кокбаем, если она так спрашивала про него.

Тут их окликнул Кокбай, помахал рукой: ну, мол, поехали! С ним тоже произошла разительная перемена. Еще утром человек посторонний вряд ли мог угадать цвет волос Кокбая, до того они были грязны и спутаны. Теперь же его рыжая шевелюра была аккуратно расчесана на пробор и блестела, а там, где волосы были разложены по сторонам, белела чистая кожа.

Пока ехали по городу, Бокен сидел в кузове, чтобы не придиралась ГАИ, а потом снова перебрался в кабину.

К вечеру жара спала. В открытые окна кабины врывался приятный освежающий ветерок. Бегущая рядом тень машины вытянулась в глубину степи, к холмам, касалась их своей макушкой.

Проехав километра три, Кокбай свернул с шоссе на серую от пыли степную дорогу. Когда-то она соединяла напрямик город с аулом. Но после того, как были построены удобные объездные пути, дорога опустела. Разве что покажется иногда редкий путник на телеге с меланхоличным быком в упряжке.

— По асфальту до нашего аула восемьдесят километров, а по этой дороге всего шестьдесят, — пояснил Кокбай Кулшаре. — Да и проходит она рядом с твоим домом. У самых дверей тебя ссажу!

— А если и не ссадишь, я не обижусь. С тобой могу и на край света поехать, — сказала Кулшара и звонко рассмеялась, довольная шуткой.

И снова машина прыгала с кочки на кочку, ныряла в ямы, переваливалась с боку на бок. В кабине трясло. Кулшара и Бокен то и дело сталкивались плечами, стукались теменем о потолок. Зато Кокбай чувствовал себя в этой тряске как рыба в воде, небрежно откинулся на спинку сиденья, держась за руль одной рукой. Его глаза хитро блестели, словно он задумал очередное баловство.