Дикая яблоня

«Что за шутки у нас? Будто мы бандиты с большой дороги», — подумал Кайрак с досадой и выпалил первое, что пришло в голову:

— Ты совсем потерял голову из-за… из-за той девки!

— Я человек холостой, — возразил Данеш, пожимая плечами. — Это у тебя жена и сын. И кроме жены тебе никто не нужен.

— Больно ты знаешь, — раздраженно пробормотал Кайрак.

— Больно не больно, а видел, как ты смотришь на нее.

Кайрак помолчал, не найдя, что сказать.

И опять под копытами коней, под санями замельтешила дорога. По сторонам мелькали и оставались позади заснеженные холмы, издалека похожие на прилегших пушистых зайчат. Но Кайрак не сводил глаз со спины Данеша. «Вот такие и нравятся всем. Такие кого хочешь обведут вокруг пальца. Мол, свой парень», — думал он, и ему хотелось обидеть тех, кто любит Данеша, а еще более его самого. И тут еще эта стужа!

— Эй, Данеш, куда так спешишь? Никак на похороны отца? Можешь не торопиться, он помер давно! — крикнул Кайрак, не сдержавшись.

Он понимал, что говорит не то, но уже не мог остановиться.

— Слышишь, Данеш! Можешь не торопиться!

Данеш обернулся. Тесемки его шапки-ушанки были туго завязаны под подбородком, поэтому его пылающее от мороза лицо было точно обрамлено древним шлемом. Брови его казались седыми. Данеш приоткрыл губы, и из его рта вырвалось густое дыхание. Данеш засмеялся. Так пронзительно он смеялся только в тех случаях, когда им овладевала холодная ярость. И кто-кто, а Кайрак знал это с детства.

Данеш ткнул пальцем в его сторону, точно собираясь пригвоздить к серому небу, и крикнул:

— Мой отец погиб на войне смертью храбрых! А вот где твой отец, Кайрак, кто это знает?

Кайраку почудилось, будто лошади рванули вперед, напуганные страшными словами Данеша. Он качнулся, встал коленями на охапку сена, служившего сиденьем, и отвернул ворот шубы. Стужа сейчас же вцепилась в его беззащитное лицо, провела по нему острыми когтями. Но он не заметил этого, так больно его ударили слова Данеша. Данеш знал, куда бить.

Их поединок тянется с тех пор, как они помнят себя. Родились они в один и тот же год и росли вместе, как жеребята-одногодки. В одном табунке бегали, играли и дрались. И все эти годы копят по капельке яд друг против друга, словно та пестрая змейка, что ползает среди полыни. Размером змейка с палец джигита, но от укуса ее нет никакого спасения. Бывалые люди говорят, что набирает свой яд эта змейка все лето, капелька по капельке, капелька по капельке. Так вот и они.

А начали прадеды, и что они не поделили в этом просторном мире, неизвестно ни Кайраку, ни Данешу. Они знают только одно, что потом враждовали их отцы. Когда началась война, отец Данеша уехал на фронт и погиб. Почти в то же время ушел в город отец Кайрака, и с тех пор о нем не слышали ничего. Правда, сплетницы уверяли, будто он завел в городе новую семью. Но им не верил никто.

Так отцы канули в вечность, оставив им в наследство свою вражду.

Кайрак потер закоченевший на морозе нос, не сводя глаз со спины Данеша, и прикинул, кто же из них одолеет, если между ними вдруг настанет решительный бой. Уж тут они не станут жалеть друг друга. Когда это случится, пока лишь можно гадать. Спора нет, Данеш сейчас первым не полезет, да и к чему ему задираться, если во всем ему везет? Это у него, у Кайрака, не все складывается, как нужно, и не так умело он ладит с людьми.

«Когда это наступит, я должен одолеть его. Хотя бы разок сесть на голову ему, проклятущему», — подумал он и посмотрел с сомнением на свой бич, четыреххвостый, с кривой деревянной рукоятью.

А дорога тянулась и тянулась. Казалось, что так же бесконечно будут скрипеть полозья и сыпаться в сани ледяная крошка из-под задних копыт лошадей. Глазам уже стало больно от бело-серой ряби, бегущей по сторонам.

Часа через два они покинули дорогу и свернули в снег, направились краем глубокого оврага к темнеющей вдали глыбе сена. Поначалу кони не хотели уходить с укатанной дороги, пятились, кося кровавым оком, и только свист бича да удила, врезающиеся в губы, заставили их подчиниться людям. Теперь начиналась самая трудная часть пути.

Мороз и ветер будто полили степь тусклой грязновато-белой глазурью. И оттого наст мог показаться прочным. Но лошади сразу же провалились в сугроб по брюхо, и Данешу пришлось выйти из саней, взять коней под уздцы и так, когда подбадривая, когда угрожая, вести их по степи. «Только бы они не переломали себе ног», — беспокоился Данеш.

Как-то он обернулся и увидел, что Кайрак сидит в санях как ни в чем не бывало, предоставив своим лошадям выбираться из сугробов самостоятельно. Бедные животные подскакивали в глубоком снегу, точно кузнечики.

Данеш возмутился, ему так и хотелось крикнуть:

«Чтоб ты примерз своим ленивым задом к саням, негодяй ты этакий! А ну-ка, сейчас же слезай!»

Но в последний момент он сдержал себя, решив, что злость не приведет к добру.

Когда до стога осталось рукой подать, Данеш взял железную лопату и принялся расчищать подъезды к сену, а заодно и обратный путь.