Дикая яблоня

Сестра Назира развернула меня к себе спиной и несколько раз шлепнула ладонью по мягкому месту. Она не очень старалась, да и штаны из кожи были достаточно толстыми. Словом, ее удары не причиняли боли. И все было бы ничего, если бы они не унижали моего мужского достоинства. Страшно подумать, что скажут Ажибек и другие ребята, когда узнают, что меня по мягкому месту отшлепала совсем еще недавняя девчонка?

— Бабушка! Мама! — тихо закричал я, чтобы напугать сестру.

Она сразу же отпустила мой воротник:

— Будешь следить, получишь еще.

— А я бабушке и маме все расскажу.

— Только попробуй скажи!

— Вот возьму и скажу. Прямо сейчас, — и я сделал шаг к дверям.

— Канат, подожди! Больше тебя не трону. Я пошутила, а ты и вправду обиделся.

— Не подмазывайся, все равно расскажу. И как ты встречалась с Токтаром у родника, и как он хотел тебя поцеловать.

Я сделал вид, будто сейчас открою дверь и перешагну порог.

— Канат, миленький, я сделаю для тебя все, что захочешь. Буду твоей рабой. Только не говори! — взмолилась сестра.

Ее неподдельный испуг доставил мне тогда удовольствие. Я наслаждался своей местью.

— Так и быть, промолчу, — важно сказал я, — а ты будешь моей рабой. Сама обещала. Исполнишь, что прикажу.

— Ну, конечно, исполню. Я же сказала, — обрадовалась сестра Назира.

А я чувствовал себя героем сказки, у которого есть свой волшебный раб, ему прикажи — и он все исполнит. Сестра Назира тогда казалась мне такой же могущественной, способной сделать все: построить дворец, перенестись за тысячу земель. И мне захотелось, не откладывая, сейчас же что-нибудь приказать сестре Назире.

— Ну, тогда стань на одну ногу, на левую. А в правую руку возьми кирпич. И стой, а я буду считать до ста! — торжественно приказал я.

— А зачем тебе это нужно? — удивилась сестра Назира.

— Понимаешь, в нашем классе только Асет умеет до ста стоять. А все теряют равновесие.

— Ну где я сейчас найду кирпич? В темноте-то? — пожаловалась сестра Назира. — Может, как-нибудь в другой раз?

— Ладно, перенесем, — великодушно согласился я. Когда мы вошли в комнату, мама принялась нас отчитывать. Вначале она взялась за меня:

— Где тебя носило до сих пор? На улице уже ночь!

— Мы играли, — ответил я, и сам понимая, что мое объяснение не вполне убедительно.

— Пропади пропадом твои игры! Посмотри на себя: на тебе живого места нет! Ходишь, как оборванец! А ну-ка выйди из комнаты!

На этом гроза миновала, во всяком случае для меня. Я выскочил из комнаты, радуясь, что отделался сравнительно дешево. А из-за двери донесся голос матери:

— А у тебя что за болезнь появилась? Стоит ее за чем-нибудь послать, потом ждешь целыми часами! Я же яснее ясного сказала: сходи к соседям за ситом. Но пока ты ходила, вода успела выкипеть до дна!

— Сито было занято. Соседи просеивали муку. Ну и я ждала, — с трудом ответила сестра Назира, она была не мастерица обманывать.

— Ты причину всегда найдешь! Ох и дождешься, Назира! Не посмотрю, что ты уже взрослая, оттаскаю тебя за волосы!

Сестренка моя молчала. Видно, душа у нее в пятки ушла. Наша мама шутить не умела. Если уж сказала, что за волосы оттаскает, то уж сделает это точно.

— Что стоишь словно столб? Просей сейчас же муку! — прикрикнула мать, но голос ее уже оттаял.

Обычно после ужина, после того как мы, дети, набьем животы пшеничной похлебкой, а взрослые напьются чая — кипятка с солью и сливками, в нашем доме воцарялось всеобщее благодушие. Разглаживалось, светлело лицо мамы, вечно суровое, озабоченное с тех пор, как отец ушел на фронт. О таких хмурых людях говорят, что «у них с бровей идет снег». Так вот, после чая отпускали заботы взрослых, а дети во главе с Назирой затевали веселую возню. И особенно мы резвились, если мать уходила к соседям. Тут уж дом ходил ходуном. Бабушка смотрела на наши проказы сквозь пальцы.

Так было и на этот раз. Мама повязала платок и отправилась к бригадиру по каким-то делам, а я сразу прицепился к старшей сестре, приглашая ее поиграть.

— Оставь меня, Канат. Побегай с младшими, — попросила сестра Назира.

Я возмутился: как это оставь? Она моя раба. Что хочу, то с ней и делаю! И тут мой взгляд упал на кирпич, лежащий возле печки.

— Назира, а вот и кирпич.

— Но мы же договорились на другой раз, — запротестовала сестра Назира.

— Бабушка, а сестра Назира вчера у ручья… — начал я, чувствуя, что голос мой стал каким-то подлым.

— Канатжан, я сделаю, как ты хочешь, — поспешно перебила старшая сестра.

Она подняла кирпич и выполнила мое пожелание — простояла на одной ноге, пока я считал до ста.

— Назира, ты совсем как маленькая, — говорила бабушка, добродушно покачивая головой.

Потом, уже забравшись в постель, я спохватился, сказал себе: «Эх ты, баранья голова, нашел, что приказывать! А про главное и забыл. Надо было просто сказать: «Назира, я запрещаю тебе от нас уходить. Даже если их будет миллион, Токтаров!»

После этого случая Токтар и сестра Назира стали меня бояться как огня. Они прятались в самых потаенных местах, но я находил их и там.

— А-а, вот вы где? — говорил я, возникая, как злой дух, из-за камня или зарослей шиповника.