Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…

За пару дней до моего отъезда в университет и, как мне представлялось, окончательного бегства из дома на последний летний тестовый уик-энд «Игры с дичью» прибыли Саутеры. Все время, пока я путешествовала, оба семейства регулярно встречались и коллекционировали удачные рецепты. Лучшая подруга моей матери, Бренда, тоже приехала в гости. Бренда была первым после меня человеком, узнавшим о Бене. Как и я, она впуталась в эту паутину, регулярно встречаясь с Малабар и ее любовником за коктейлями в нью-йоркском «Интерконтинентале», том отеле, который Бен и Малабар облюбовали для своих свиданий. Бренда была знакома с моей матерью с тех пор, когда они в юности вместе работали в универмаге «Блумингдейлс». Она была подружкой невесты на свадьбе Малабар и моего отца и поддерживала ее во время распада их брака, после того как мать познакомилась с Чарльзом.

Я сидела на задней веранде, просматривая список обязательной литературы для основного учебного плана Колумбийского университета и грезя о высокопарных студенческих дискуссиях об «Илиаде» и платоновском «Пире», когда услышала скрип гравия. По подъездной дорожке проехала машина Саутеров. Я едва успела отложить в сторону университетский буклет, как по ступеням лестницы уже поднялся Бен и сграбастал меня в медвежьи объятия.

– Мы скучали по тебе, Ренни, – сказал он, и я поняла, что это «мы» относилось не к ним с женой. Бен считал меня неотъемлемой частью своего романа с моей матерью – этакой тайной второй дочерью.

Лили чопорно клюнула меня в щеку.

– Приятно видеть тебя дома целой и невредимой, – сказала она. – Твоя мать, должно быть, вне себя от радости.

Я оценила взглядом внешность Лили, ища признаки угасания ее здоровья. Стала ли она чуть более хрупкой с тех пор, как я в последний раз ее видела? Она была по-птичьи суховата и тонка, но, насколько я могла судить, выглядела ничуть не хуже прежнего. А потом до меня дошло, что́ я делаю, и мое лицо вспыхнуло от стыда.

Я проводила Саутеров через весь дом на противоположную веранду, ту, что стояла лицом к заливу, где за столом под большим тентом сидели моя мать с Чарльзом. Бренда, бледнокожая и потому закутанная в одежду с головы до пят, нашла себе дело, обрывая засохшие головки цветущих растений, высаженных вдоль скамьи на круговой террасе.

– Как жизнь? – вопросил Бен, объявляя о своем присутствии задолго до того, как мы дошли до противомоскитной двери.

Подойдя к Бренде, Бен приподнял широченные поля ее шляпы и быстро чмокнул ее в щеку.

– Бренда, выкинь прочь эту богопротивную мерзость и погрейся чуток на солнышке, – посоветовал он. – Ты похожа на привидение.

– Бренда, пожалуйста, не обращай на него внимания, – бодро проговорила Лили. – Он неисправим.

Чарльз со вздохом поднялся с места. Он приветствовал старого друга рукопожатием, протянув левую руку, но смотрел не на него, а на Лили, тепло приветствовав ее.

– Приятно видеть тебя, Лили, – сказал он, а потом жестом пригласил всех сесть, прежде чем тяжело опустился обратно в кресло.

Моя мать вынесла поднос с длинными ложками для помешивания и шестью высокими бокалами, наполненными льдом и украшенными свежей мятой и лимонными дольками. Она налила в каждый бокал свежезаваренного чая и предложила каждому добавить себе либо обычного сахарного сиропа, либо подсластителя.

– Ну-с, теперь уж все точно так, как в старые времена, – сказал Бен, водрузив на мое колено свою здоровенную лапищу. Отхлебнул чая. – Я тебе передать не могу, как мы рады твоему возвращению.

Кусты шиповника и жимолости, которые сильно разрослись вдоль берега над пляжем, кланялись на ветру. Был отлив, и непрестанно менявшие форму песчаные отмели постепенно приближались к поверхности воды. За тот год, что меня не было, пролив изменился. Теперь при низкой воде катерам ловцов лобстеров приходилось делать широкую петлю, чтобы избежать мелей, вместо того чтобы идти, как прежде, по прямой. Всего пять лет назад, когда мать делала ремонт в гостиной, она заказала специальную стену из раздвижных стеклянных дверей на северной стороне, чтобы они обрамляли тот впечатляющий пейзаж, где океан узким клином разрезал пляж и вливался в гавань. Но природа в своем великолепном презрении к реновации, проведенной Малабар, сдвинула кусок океана дальше к северу и вместе с ним отобрала у матери ее прекрасный вид из окон.

– Наши дегустационные вечера без тебя были уже не те, – продолжал Бен. – Кстати, а где этот юный джентльмен, который, похоже, похитил твое сердечко? Когда я с ним познакомлюсь?

Очевидно, Малабар не сказала Бену, что наши с Адамом отношения доживают последние дни. Не зная, как мать изложила ему ситуацию, я промямлила:

– Он сегодня работает.