Дикая история дикого барина

Я вообще странно всегда читал, с каким-то очевидным нездоровьем. К примеру, «Два капитана». Ну, с главными героями всё понятно. А вот с капитаном Татариновым ясно мне было не всё. По идее воспитательной, я же должен был презрительно относиться к брату его – погубителю. А у меня всё выходило, что сам капитан – ещё тот негодяй тупорылый. Ведёшь во льды корабль, людей с собой ведёшь, а позволяешь себя обмануть, как портовая идиотка. Собаки не те, продовольствие не то, а сам ты, капитан, где? У тебя же ответственность, энтузиаст, на тебе людские жизни висят. Души живые христианские тебе доверены. У всех семьи, матери, отцы, жёны, дети. А ты, человек вроде неглупый, устраиваешь коллективное самоубийство, доверившись обманщикам. И ведь не гимназист, не Буратино!

Странный дядечка этот капитан Татаринов, с жертвенинкой такой. Мне такие никогда не нравились. Хочешь верить всем и ползать во льдах – вот тебе лыжи! Давай! Но снарядить на чужие деньги корабль (конечно, тоже не тот, который надо), набрать тухлятины, собак каких-то некондиционных, и за полярный круг – это, капитан, перебор. Да ещё и ищи его потом, заиндевевшего мёртвого идиота, приведшего на смерть толпу людей из-за непрофессионального энтузиазма. Если я вот возьму да в горы людей поведу, а там всех заморожу да провороню – меня вряд ли назовут героем. Хотя чем я не капитан Татаринов в этом случае? Возьму детей из пионерского лагеря, да и потоплю их в озере. Пусть потом меня ищут, героя.

Так вот, про «Двенадцать стульев». Как тёща Ипполита Матвеевича смогла зашить сокровища в стул? Понятно, что она должна была осторожно и мастеровито вынимать гвоздики из обшивки. Попробуйте сами, на досуге, вколотите гвоздик в табурет и попробуйте его вытянуть обратно, чтобы на табурете не осталось следов. А тут полукресло, лакированное, должно быть. Тут же без царапин не обойтись! И ведь не краснодеревщик орудовал, а дама из общества!

Я бы на месте Остапа Бендера осматривал стулья тщательно и с лупой, без беготни. Если стул без отметин у обшивки – пустой номер, чего его вскрывать-то? А где следы – вот он, заветный! Кстати, правила аукциона позволяли осматривать лоты заблаговременно. Заранее осмотрел, выбрал, карауль.

Но это всё досужие мелочи, призванные подчеркнуть мой природный практицизм и нездоровую наблюдательность. Я вот, собственно, о самом мастере Гамбсе задумался.

Я знаю огромное количество представителей семейства Гамбс. Первый Гамбс, по имени Генрих Даниэль, приехал из родного Дурлах-Бадена в Петербург в начале 1790-х годов и основал на пару с австрийским купцом И. Оттом мастерскую по изготовлению мебели у Калинкина моста (в этих же местах будет орудовать призрак Акакия Акакиевича Башмачкина), а чуть позже откроет магазин на Невском проспекте. В 1795 году Гамбс переведёт торговлю мебелью на Большую Морскую (теперь там дом № 18). Там Гамбс откроет чуть ли не первый шоу-рум. Будет на Большой Морской постоянная выставка модных образцов мебели для заказа и изготовления.

В 1828 году Генрих Даниэль Гамбс станет купцом второй гильдии. Уже без компаньона. Дело расширялось, от компаньона пришлось как-то избавиться. Потому как 1 января 1807 года вышел манифест «О даровании купечеству новых выгод, отличиях, преимуществах и новых способах к распространению и усилению торговых предприятий».

По этому манифесту в России было введено два типа купеческих товариществ (торговых домов), которые должны были действовать или как «полное товарищество», или как «товарищество на вере». По первому варианту компаньоны действовали с солидарной ответственностью и отвечали по этой ответственности всем своим имуществом. Следовательно, участник одного торгового дома не мог быть участником другого торгового дома. А вот в товариществах на вере компаньоны отвечали только своими вкладами в общее дело. Но Гамбс, скорее всего, на все эти товарищества не согласился.

В первой четверти XIX века купечество (как российское, так и иностранное, работающее в России), предпочитало создавать семейные компании. Это избавляло от ненужного бумажного оформления и экономило налоги. По законодательству купцы-родственники могли «торговать общим капиталом». Иными словами, основной купеческий бизнес был неформальным таким, в серой зоне. Пришлось даже в 1827 году законом от 21 декабря дополнить параграф 43 гильдейского положения о семейном капитале, разъяснить, что родственники – это муж, жена, сыновья, племянники, незамужние сестры, внуки и правнуки. Собственно, параграфом 43 гильдейского положения и объясняется драма многих купеческих сестёр, которым, конечно, хотелось замуж, но братья не пускали, чтобы ещё одно коммерческое свидетельство не открывать, капитал не обнародовать. Половина всех трагедий купеческих женщин из экономических соображений «семья превыше всего» проистекают.