Дикая кошка

— А меня почему не знаешь?

— Знаю, — отвечал Михай и называл имя прохожего, а тот округлял глаза от изумления.

— Отец тебя учит не здороваться с людьми? Ну что молчишь, Михай? Язык проглотил?

Мальчишка молча вырывался и шел дальше своей дорогой под укоризненное бормотание человека: «Мальцы совсем свихнулись с ихней грамотой, им бы мотыгу в руки да полоть в жару, в зной, тогда б они знали…»

Бедняга Михай порядком натерпелся, пока кончил школу и уехал учиться в Кагул. На учителя. Вернее, уехали они вдвоем с Урсаки. Обоих дед Дорикэ на нош поставил. Урсаки был сиротой. Дорикэ его приютил в доме, вырастил вместе с сыном.

«Где один, там и двоих прокормим», — сказал дед Дорикэ.

Оба приезжали в деревню только летом, на каникулы. Однажды я видела Михая. Он стал высоким, стройным. Красивый парень. Я не могу и сейчас его забыть.

Зачем я позвала тогда его на свидание? Не знаю. Но не только из-за матери… Я сидела на обочине дороги и ждала его. В ту пору тата еще не бросил своих чудачеств с ловлей птиц, и их было видимо-невидимо в клетках, и мне было слышно, как они пели у нас в саду. Когда я увидела тебя, Михай, я встала и, здороваясь, протянула руку. Какие у тебя были мягкие руки! Как у женщины. Мне это не понравилось. Не такие должны быть руки у мужчины.

— Зачем ты меня позвала? — спросил ты, а глаза у тебя были холодные, равнодушные. Это вывело меня из себя. «Что сказать парню, которого ты позвала на свидание? Как ему объяснить, зачем?»

8

Ох, какая томная у Иоаны походка, какие глаза — большие, черные, с поволокой, обведенные кругами.

Когда девушка подошла к воротам дома, солнце виднелось из-за листьев деревьев, но дорога, и стены домов, и высокие заборы были уже в тени. Над селом опустилась вечерняя прохлада. Люди еще не скоро вернутся с полей. Иоана открыла калитку и пошла к дому. Вдруг она услышала смех во дворе у соседа Петраке Палади и невольно посмотрела туда. Оголенный по пояс, там мылся какой-то парень. Иоана остановилась. Наморщила лоб, соображая, кто бы это мог быть. Ага, старший сын бади Петраке. Год назад его забрали в армию. На побывку, что ли, приехал?

Несколько секунд Иоана пристально разглядывала парня большими глазами, в которых затаилась боль. Потом пошла к дому. Ее остановил крик матери:

— Иоана, ты была на стыне?

— Была

Мать поправила платок, надвинутый до бровей, чуть откинула его, когда заметила, что солнце почта село и ее лицу ничто не грозит.

— Ты оставила отца одного?

— Нет, дед Дорикэ вернулся.

— Что это с ним? На пенсию вроде ушел, опять на стыну подался. Что они говорят?

— Кто «они»?

— Отец и дед Дорикэ.

— А что им говорить? — пожала плечами Иоана и вошла в дом.

На соседском дворе все еще слышался громкий смех отпускника.

«Чему он так радуется?»

Иоана села на стул, теребя скатерть. И вдруг закрыла руками глаза и тихо заплакала. Слезы текли будто без ее воли, и она прикрывала их ладонями.

Что с ней?

Иоана встала, подошла к зеркалу, насухо вытерла лицо и ушла на летнюю кухню, смастеренную в сарае. Достала несколько картофелин, старых, прошлогодних. Начала чистить. Она подстелила газету, и кожура падала на нее витками. Очищенные картофелины девушка бросала в чугунок с водой.

Она была спокойна и прислушивалась к тому, что делалось у соседей. Стариков, видно, нет, дома была одна Родика, младшая дочка бади Петраке, уже почти взрослая девушка, десятиклассница, не сегодня-завтра невеста… Иоана отчетливо слышала голос парня и девичий, Родикин.

— Бадя Йордан, на сколько дней ты приехал? Ты уже говорил, но я забыла…

— На десять, Родика. Тысячу раз тебе надо повторять?

— Нет… Вот обрадуется тата, когда тебя увидит! И мама. Ты приехал на поезде?

— На поезде. Ну хватит, Родика, не лей больше.

Родика, видно, перестала лить воду на грудь и спину парня и протянула ему чистое полотенце, принесенное из каса маре[19]. Смолкли шум воды и звонкий смех парня, но они все еще звучали в ушах Иоаны.

Девушка начистила картошки и пошла в огород за зеленью. Нарвала, побросала в фартук и пошла своей обычной походкой, медлительно покачивая бедрами, к двери кухни. Солдат-отпускник, который подтягивался на руках, уцепившись за ветку старого ореха, так и замер от удивления.

— Черт побери! — воскликнул он. — Что с ней, с этой Иоаной? Я ведь ее не первый день вижу…

Откуда парням знать, что бывает с девушками? Порою они так меняются, что их и не узнать. Но откуда парням про то знать?

«Мэй-мэй, неужели это Иоана? Она старше меня и, нате вам, как расцвела. Что с ней?» — спрашивал себя в недоумении Йордан, перед глазами которого так и стояла девушка.

Иоана нарезала зелень мелко-мелко и разогнулась.

— Ох, Михай, Михай, Михай… — приговаривала она, будто пела. И опять: — Ох, Михай, Михай, Михай…

Может, из-за Михая она переменилась? Из-за Михая, уехавшего безвозвратно? Из-за Михая, не приславшего ни одной весточки? Девушка будто вся светилась изнутри, и от того света яснели ее глаза, разгладилось нахмуренное лицо.

Мать пришла из сада на летнюю кухню и долгодолго смотрела на Иоану, будто не видела дочь до той поры. В уголках ее губ таилась улыбка.