Дикая любовь (ЛП)

Я изо всех сил стараюсь скрыть его, сохраняя лицо настолько чистым, насколько это возможно, пока перекатываюсь на бок. Елена начинает двигаться ко мне, как бы прижимаясь к моей груди, а потом замирает, глядя на меня.

— Я не должна этого делать, да? — Спрашивает она тоненьким голоском. — Мы не собираемся…

Я резко выдыхаю. По правде говоря, я знаю, что было бы лучше, если бы мы этого не делали. Ничего хорошего не будет от того, что я обниму ее после, прижму к себе и дам ей почувствовать, каково это, отдавать все, любить ее так, как она того заслуживает. Конечно, я не должен этого делать, но сегодня, как никогда, я не могу позволить себе снова разбить ее сердце, сказав ей об этом. Поэтому я вообще ничего не говорю. Я тянусь к ней, притягиваю ее к себе, переворачиваю на спину, обхватываю ее рукой, пока она колеблется, а затем прижимается головой к моей груди.

— Я скучала по этому, — шепчет она, ее голос немного трещит по краям. — Это было…

— Прекрасно, — соглашаюсь я и заставляю чувство вины исчезнуть из моего голоса, заставляю воспоминания о другой брачной ночи отступить, потому что теперь все это ушло. Нет ничего, что можно было бы получить, позволив тем призракам присоединиться к нам с Еленой в нашей брачной постели.

Я провожу рукой по ее волосам, целую в лоб и чувствую, как она расслабляется, прижимаясь ко мне. Я жду, пока не почувствую легкие взлеты и падения ее дыхания, которые говорят мне о том, что она спит, а затем медленно выскальзываю из ее объятий, беру кашемировое одеяло с края кровати и накрываю ее, чтобы она не замерзла.

Мои брюки висят у изножья кровати, и я надеваю их обратно, собираясь налить еще один стакан водки, прежде чем тихо выйти на балкон и закрыть за собой двери. За перилами виднеется освещенный город, все еще живой в этот час, где люди пьют, танцуют и наслаждаются последним остатками ночи. Я тяжело вздыхаю, делая глубокий глоток водки.

Страх, вина и стыд заполняют меня одновременно, в пустоте, оставшейся после отсутствия моего теперь уже удовлетворенного желания. Я думаю о Елене, лежащей посреди этой огромной кровати, нежной и прекрасной, и теперь она принадлежит мне, должна она или нет, и все, о чем я могу думать, это возможность того, что я не смогу защитить и ее. Однажды я приду домой и найду ее мертвой на пропитанных кровью простынях, и прошлое, которое я так старательно пытался удержать в узде, повторится. И это будет моя вина. Только моя вина. Если бы я был сильнее, выносливее, если бы я сопротивлялся ей, как бы сильно я ее ни хотел, нас бы сейчас здесь не было. Это я виноват в том, что мы оказались на этом этапе, что Елена лежит в этой постели с моим кольцом на пальце и ребенком в животе, и против этого нет никаких аргументов. Она может сколько угодно говорить мне, что тоже соблазнила меня, что не оставляла меня в покое, что разрушила мою защиту, но я был единственным, кто нес за нее ответственность. Это была моя работа — обеспечивать ее безопасность. И теперь не только ее жизнь навсегда изменилась из-за меня — она все еще в опасности.

Стыд накрывает тоже, горячий и густой, прожигающий меня насквозь вместе со всем остальным, потому что какая-то часть меня, которую я не могу похоронить, счастлива. Я чувствовал это весь день, с того момента, как открылись двери церкви, и я увидел ее, стоящую в конце прохода в самом красивом свадебном платье, которое я когда-либо видел. Я увидел ее и почувствовал прилив счастья. Я смотрел, как она идет ко мне, и представлял ее через несколько месяцев, беременную нашим ребенком, и чувствовал волнение. Я думал о том, что у меня будет семья, о том, что я почти сорок лет своей жизни считал, что у меня ее никогда не будет и я ее не заслуживаю, и я чувствовал радость.

Вместе с радостью пришел и стыд, потому что я все еще не заслуживаю этого. Как я могу? Лидия и наш ребенок мертвы, а я не заслуживаю того, чтобы жить дальше. Я не заслуживаю счастья, которого они были лишены из-за моих неудач. И что еще хуже, раз я его не заслужил, то и Елена будет лишена его. Я знаю, что она никогда не будет по-настоящему счастлива, если я не смогу полюбить ее, если я не смогу жить с ней и быть полностью преданным ей и нашей семье.

Я так хочу сделать ее счастливой, но, как она уже не раз отмечала, не могу.

Я долго стою на балконе, допивая водку, пока она не заканчивается, и тихо возвращаюсь в комнату, чтобы поставить стакан на место. Елена все еще спит, свернувшись на боку лицом к тому месту, где я был перед уходом, и когда я снова раздеваюсь и осторожно, как только могу, ложусь в кровать, ее глаза все равно чуть-чуть приоткрываются. На ее губах появляется небольшая улыбка, и у меня снова замирает сердце при виде этого, потому что я знаю, что она все еще наполовину спит, проснувшись лишь настолько, чтобы знать, что я рядом, и не помня всех причин, по которым это не должно делать ее счастливой.