Плотно закрыв за собой дверь в ванную, я прислоняюсь к ней и закрываю глаза, пытаясь взять свои эмоции под контроль. Не помогает и то, что в комнате пахнет им: мужские ароматы хвойного геля для душа и цитрусового шампуня наполняют влажный воздух. Должно быть, он принес с собой свои вещи, а не воспользовался тем, что предоставил отель. Такое ощущение, что я окружена им, все запахи, которые ассоциируются у меня с его телом, обнаженной кожей, волосами под моими руками, его лицом, прижатым ко мне, заполняют мои ноздри. Меня окутывает все это, и боль в груди распространяется по телу, пока все, что я чувствую, это безнадежное чувство боли.
Я не должна была этого делать. Впервые в жизни я так думаю, и я пытаюсь побороть это чувство. Я не хочу жалеть ни о чем, ни о пляже, ни о Рио, ни о нашем браке. Я хочу верить, что в последующие годы что-то изменится. Что время, близость и наша семья, которая зарождается сейчас, что-то изменят.
Эта мысль тяготит меня. Мои шаги становятся свинцовыми, когда я иду в душ, включаю его и выпускаю пар из стеклянной кабины. Когда я захожу в душ, я наливаю в руку здоровое количество шампуня с апельсиновыми цветами и медом, вспениваю его и даю ему стечь под струей воды между пальцами, пока этот аромат не начинает наполнять воздух, а не то, что осталось от Левина.
А потом я прислоняюсь к плитке, тяжелые брызги воды заглушают все звуки, и позволяю себе заплакать.
***
Поскольку мы не отправляемся в медовый месяц, а своего жилья у нас пока нет, мы возвращаемся в дом Найла и Изабеллы.
— Я предлагал остановиться в отеле, — говорит мне Левин, отвозя нас обратно. — Но Найл посчитал это плохим гостеприимством, а Изабелла хочет, чтобы ты была рядом. Так что вот так, я полагаю мы задержимся здесь.
Я знаю, чего он не говорит; что Изабелла хочет, чтобы я была рядом, и что, если бы была возможность оставить меня без Левина, она бы не преминула воспользоваться этой возможностью. Но как бы кто ни относился к этому, Левин теперь мой муж, и просить его остаться в другом месте было бы верхом грубости.
Изабеллу воспитывали так же, как и меня, — грубость по отношению к гостям невозможна. В худшем случае можно быть холодной с теми, кто тебе не нравится, но при этом оказывать им гостеприимство. У меня такое чувство, что она будет холодна с Левином до тех пор, пока мы не найдем собственное жилье, и раньше я могла бы не согласиться с этим, но теперь я и сама не очень-то рада ему.
Сколько бы я ни напоминала себе, что знала, во что ввязываюсь, что это не только моя вина, но и его, я не могу остановить боль, которая, кажется, поселилась в моей груди и поселилась там надолго.
Левин паркуется на подъездной дорожке и глушит машину.
— Мы на месте… дома — нейтрально говорит он, глядя на окрашенный в серый цвет дом перед нами. — Пока что.
Я сжимаю пальцы на коленях, чувствуя, как беспокойство нарастает и превращается в комок в горле.
— Когда мы будем искать свое жилье?
Он смотрит на меня, и я вижу намек на сочувствие в его голубых глазах. Непривычно. Я не могу сидеть здесь и притворяться, что не знаю, что Левин заботится обо мне. Не его вина, что мне этого недостаточно. Что я хочу большего.
— Когда захочешь, — говорит он мне. — Мы можем начать поиски завтра, а можем подождать немного, пока ты не будешь готова, если тебе здесь комфортнее.
— Ты сделаешь это для меня? — Пролепетала я, не успев остановить себя. Я знаю, что ему не особенно нравится оставаться здесь.
— Елена. — Левин протягивает руку и накрывает мою, успокаивая ее, которая все еще сжимается на моем колене. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты была счастлива. Чтобы тебе было легче. Если бы это могло быть моей свадебной клятвой, то так бы и было. Если это означает остаться здесь, пока ты не будешь готова…